|
а частные лица, вступающие в отношения друг с другом при его минимальном посредничестве или даже вопреки его воле. Позднее он облек этот вывод в метафорическую форму, заметив, что результатом изменений в сфере международных отношений становится образование так называемого международного континуума, символическими персонажами которого выступают турист и террорист [52]. Трактовка Розснау, таким образом, кардинально отличалась от основного положения политического реализма, в столь же метафоричной форме выраженного Р. Ароном в начале 1960-х годов, согласно которому содержание международных отношений составляют межгосударственные взаимодействия, символизируемые в фигурах дипломата и солдата [53]. В конце 1960-х начале 1970-х годов в науке возникло новое направление транснационализм. Одними из первых критиков политического реализма с его позиций стали Джозеф Най и Роберт Кохейн. В 1971 г. под их редакцией вышло первое издание книги «Транснациональные отношения и мировая политика». В ней авторы стали различать МИЛ и международные взаимодействия, уподобляя первую разветвленной и многослойной паутине связей, соединяющей многочисленных и многообразных участников международных взаимодействий многонациональные корпорации, транснациональные общественные движения, неправительственные международные организации (НПО), финансовые группы. Главное внимание уделялось анализу тех отношений, коалиций и взаимодействий, которые формировались вне зависимости от территориальных границ государства и находились за пределами контроля его центральных органов. Затем, в 1977 г., вышел новый труд Ная и Кохейна, развивающий данные положения «Власть и взаимозависимость: переходный период мировой политики» [54]. Транснационализм стал предтечей целенаправленного изучения глобализации. В 1990 году, опираясь на анализ глобальных процессов и одновременно сохраняя верность использованному им ранее подходу, Дж. 52 |
Павел Цыганков МИРОВАЯ ПОЛИТИКА И ЕЕ СОДЕРЖАНИЕ Понятие «мировая политика» (далее – МПЛ) используется в политологической литературе недавно, но широко. Однако попытки определить его смысл по сравнению с понятием «международные отношения» носят редкий и незавершенный характер. Между тем, адекватное определение содержания «мировой политики» не только важно для понимания объекта соответствующей учебной и научной дисциплины, но и имеет практическое значение. Известно, например, что однозначность трактовки термина «международный терроризм» является важным условием успешной борьбы против его проявлений. Строгость интерпретации понятия «мировая политика» может способствовать правильной оценке того или иного политического события и выработке соответствующих форм реагирования на него. Конечно, требование точности нельзя чрезмерно ужесточать. Такие социальные науки, как политология, страдают ограниченностью в том, что касается детерминированности наблюдаемых явлений и точности достигаемого знания. Поэтому дискуссии, сосуществование различных точек зрения в этой области – нормальное явление. Можно выделить три позиции, касающиеся соотношения мировой политики и международных отношений: а) противопоставление этих понятий, б) их отождествление, в) стремление избежать крайностей путем конкретного анализа международно-политических реалий, выявления новых тенденций и сопоставления последних с выводами теории и практикой исторического развития. Как показывают дискуссии, наиболее распространенной является третья точка зрения, что не случайно. Проведение четкой границы между мировой политикой и международными отношениями в теории, равно как и отделение их друг от друга на практике, невозможно. Международные отношения – это взаимодействие и обмен деятельностью и ее результатами, который происходит между различными социальными субъектами (прежде всего государствами) в тех или иных сферах общественной жизни. Важнейшим критерием отличия международных отношений и процессов от внутриобщественных является пересечение ими территориальных границ. Результирующая и наиболее значимая сфера международных отношений – политическая, поэтому речь идет о международно-политических отношениях. В чем же состоит специфика мировой политики? Ответ предполагает: во-первых, рассмотрение различных позиций, касающихся ее происхождения и содержания; во-вторых, выяснение ее основных признаков и наиболее значимых тенденций; в-третьих, анализ противоречий МПЛ. 1 Одно из отличий мировой политики, составляющее элемент ее специфики, вытекает из того факта, что исторически она возникает позже международных отношений. Последние должны были пройти ряд этапов в развитии, достигнуть зрелости, приобрести характер системности. При этом речь идет не просто о том, что отношения между субъектами, пересекающие границы их территориальной принадлежности, приобретают черты определенной целостности, в рамках которой каждый субъект вынужден учитывать в своих действиях вероятные действия другого. Важнейшим условием становится степень общности такой системы. Понятие «мировая политика» (по определению) подчеркивает масштабность отражаемых им процессов – их общепланетарный, всеохватывающий характер. Постоянный характер отношений между городами-государствами Древней Греции – обмен товарами, технологиями и идеями, элементы дипломатии, войны – формировал своеобразную международно-политическую систему уже в V в. до н.э. Однако первые шаги действительно планетарной политической системы, накладывающей отпечаток на всю международную жизнь, связаны с промышленной революцией рубежа XVIII-XIX веков, когда новейшие средства связи и транспорта сделали возможным распространение элементов социально-экономической модели капитализма на самые отдаленные уголки мира. Парадокс в том, что в бесспорную политическую реальность МПЛ стала превращаться лишь в годы противоборства между СССР и США – раскола международной системы, когда соперничество за власть, влияние и авторитет приобрело не только глобальный, но и осознанный характер, когда оно стало опираться на идеологические основы. Именно в тот период обе стороны начали использовать для достижения своих целей все имеющиеся ресурсы, ясно понимая при этом, что при наличии ядерного оружия единственной и ненадежной гарантией от катастрофы является лишь понимание возможности взаимного уничтожения. В те годы перипетии «холодной войны» стали затрагивать судьбы самых разных народов. Новые существенные черты МПЛ стала приобретать с возникновением самостоятельных постколониальных государств1. Распад СССР и «социалистического лагеря» в 1990-х годах повлек за собой ускорение процессов глобализации. Массовое вторжение в сферу международных взаимодействий негосударственных акторов, резкий рост количества и усиление роли транснациональных корпораций в формировании всемирного рынка, распространение идеалов демократии и прав человека, возникновение конфликтов «нового поколения» и, наконец, появление и непрерывное расширение сферы действия Интернета – эти и сопутствующие феномены (которые объединяет такая черта, как легкость в преодолении национальных границ) стали основой для выводов о том, что в международно-политическом развитии наступил новый, мирополитический этап2. В целом многообразие формирующихся в данной связи представлений вписывается в борьбу известных теоретических парадигм, характеризуя новейший (постклассический) этап их развития3. Одними из первых, кто сделал новые процессы предметом анализа, были представители либеральных взглядов. Джеймс Розенау уже в середине 1960-х гг. предположил, что в историческом развитии человечества происходят структурные изменения, влекущие за собой необычайно высокую степень взаимозависимости народов и обществ, коренные трансформации в международных отношениях. Главными акторами становятся не государства, а частные лица, вступающие в отношения друг с другом при его минимальном посредничестве или даже вопреки его воле. Позднее он облек этот вывод в метафорическую форму, заметив, что результатом изменений в сфере международных отношений становится образование так называемого международного континуума, символическими персонажами которого выступают турист и террорист4. Трактовка Розенау, таким образом, кардинально отличалась от основного положения политического реализма, в столь же метафоричной форме выраженного Р. Ароном в начале 1960-х годов, согласно которому содержание международных отношений составляют межгосударственные взаимодействия, символизируемые в фигурах дипломата и солдата5. В конце 1960-х – начале 1970-х годов в науке возникло новое направление – транснационализм. Одними из первых критиков политического реализма с его позиций стали Джозеф Най и Роберт Кохейн. В 1971 г. под их редакцией вышло первое издание книги «Транснациональные отношения и мировая политика». В ней авторы стали различать МПЛ и международные взаимодействия, уподобляя первую разветвленной и многослойной паутине связей, соединяющей многочисленных и многообразных участников международных взаимодействий многонациональные корпорации, транснациональные общественные движения, неправительственные международные организации (НПО), финансовые группы. Главное внимание уделялось анализу тех отношений, коалиций и взаимодействий, которые формировались вне зависимости от территориальных границ государства и находились за пределами контроля его центральных органов. Транснационализм стал предтечей целенаправленного изучения глобализации. В 1990 году, опираясь на анализ глобальных процессов и одновременно сохраняя верность использованному им ранее подходу, Дж. Розенау уточнил свою мысль, отметив «раздвоение мира» на два взаимозависимых и одновременно непримиримых поля. С одной стороны, это межгосударственные взаимоотношения, определяемые «законами» классической дипломатии и стратегии; с другой – взаимодействие «акторов вне суверенитета», негосударственных участников. Новизну ситуации он характеризовал как «постмеждународную политику». Наряду с терминами «мировая политика» и «постмеждународная политика» (сторонниками последнего наряду с Дж. Розенау выступают Э.-О. Шемпьел, Дж. Мэтьюз, Д. Месснер), представители либеральной парадигмы стали использовать и термин «новые международные отношения»6. Объединяет оба термина то, что, во-первых, все они подразумевают как новые, так и традиционные (межгосударственные) явления и процессы, а во-вторых, подчеркивают растущую роль международных институтов (МВФ, МБ, ВТО), НПО, предпринимательских структур и иных частных акторов. Они указывают на формирование сетей, ячейки которых объединены друг с другом нитями трансграничных связей и которые формируются помимо государств. В рамках реалистской парадигмы идея мировой политики приобрела во многом отличные от описанных очертания. Основные подходы неклассических разновидностей политического реализма базируются на двух положениях: об определяющем влиянии характера международной системы и ее структуры на поведение государств (К. Уолтц) и о формировании международного общества государств, функционирующего на основе совместно выработанных норм (М. Уайт, Х. Булл). Постепенное расширение последнего за счет новых государств позволяет, по мысли Б. Бузана, создать глобальное, или мировое международное общество, члены которого будут руководствоваться в своих отношениях друг с другом сводом общих правил7. Сказанное не означает, что реалисты отказываются от тезиса о неизбежности международных конфликтов. Один из представителей постклассического реализма С. Хантингтон в 1993 г. выступил с идеей «столкновения цивилизаций». В соответствии с ней одной из важных особенностей МПЛ является возрастание роли цивилизаций – культурных сообществ, отличающихся друг от друга историей, языком, традициями, но более всего религией. Как считает Хантингтон, защищая собственные ценности, цивилизации стремятся к власти. С точки зрения современных неомарксистов (С. Амин, И. Валлерстайн, Н. Герас, Р. Кокс, М. Рогальски и др.), главный вектор наблюдающихся в эпоху глобализации изменений связан с формированием глобальной мировой системы («мир-системы») многообразных экономик, государств, обществ, идеологий и культур. Основу изменений в «мир-системе» составляют трансформации, происходящие в «мир-экономике». Ее характерными чертами становятся: 1) всемирная организация производства, 2) рост значения транснациональных монополий, 3) интернационализация капитала и рынков продуктов производства при одновременной сегментации рынков труда, 4) стандартизация моделей потребления, 5) уменьшение возможностей государственного вмешательства в сферу финансов, 6) свобода спекулятивных трансфертов и т.п. Важнейшее последствие этих процессов – рост неравенства среди членов международной системы. Это лишает ее «периферийных» акторов (слаборазвитые государства и регионы) реальных шансов ликвидировать разрыв между ними и акторами, представляющими «центр» этой «мир-системы». К началу 1990-х гг. политическая наука пришла к выводу, что международные отношения претерпевают крупнейшие трансформации, в результате которых меняются их основные параметры. На Западе существо этих изменений обозначают понятиями «постмеждународная политика», «новые международные отношения», «глобальная политика» и «мировая политика»8, которые используются как равнозначные по содержанию. В России за ними закрепляется термин «мировая политика». В отечественной политологии заметной становится тенденция анализировать наблюдаемые процессы этого рода как самостоятельное исследовательское поле9. При этом многим авторам поначалу казалось, что «феномен» МПЛ «отменяет» традиционные международные отношения. В действительности все намного сложнее. 2 Если продолжить известную мысль А.Д. Богатурова о «признаках-симптомах» мировой политики10, то в анализе МПЛ можно выделить две группы признаков. К первой относятся признаки-измерения, характеризующие ее статическое состояние. Вторая группа включает признаки-тенденции, относящиеся к динамике мирополитических процессов. Рассматривая первую группу, следует обратить внимание на два обстоятельства, вытекающие из самой этимологии термина. Во-первых, как было сказано, термин «мировая политика» указывает на всеохватность обозначаемых им явлений и процессов. Речь идет прежде всего о том, что происходит на уровне глобального развития, о взаимном влиянии глобальных процессов и изменениях странового, локального и регионального характера. Это означает, что анализ мировой политики предполагает изучение особенностей регионального или субрегионального масштаба и их воздействие на общемировые процессы. Однако главное внимание обращается на формирование новой модели мира, важнейшей характеристикой которой стало усиление взаимозависимости. Исторически возрастание взаимозависимости проходит несколько стадий11. Стадия интернационализации предполагает распространение «национального» вовне. Ее примером является распространение по всему миру государственности, возникшей в присущих западноевропейской цивилизации социокультурных условиях и вытеснение ею всех иных форм политической организации. Стадия мондиализации, или «захвата национального» внешним миром (в качестве примера выступают последствия промышленной революции рубежа XVIII-XIX вв.), становится завершающим этапом интернационализации, означающим стирание расстояний и препятствий на ее пути. А современная стадия (или форма) взаимозависимости – глобализация – соединяет в себе признаки двух других, означая «смешение» национального и внешнего мира. Глобализация – это еще и сжатие времени, ставшее возможным вследствие развития информационных технологий. Именно глобальное измерение лежит в основе тех процессов, которые принято называть МПЛ. Во-вторых, понятие «мировая политика» предполагает прежде всего обращение к конкретной сфере общественных отношений, в области и посредством которой ее участники стремятся реализовать свои интересы, цели и ценности путем либо убеждения и согласования, либо соперничества и обмена, либо угроз и насилия в отношении друг друга. Основным измерением МПЛ, которое должно приниматься во внимание, выступают отношения авторитета, силы, влияния и власти. И хотя в облике и структуре таких отношений происходят существенные трансформации, это не меняет того обстоятельства, что существо МПЛ, как и всякой политики, определяется ее властным измерением. Принципиальное значение для понимания сущности МПЛ имеет структурное измерение. На авансцене мировой политики появились новые в количественном и качественном отношении акторы: множится число государств, международных институтов, неправительственных организаций, международных мафиозных структур и преступных группировок; увеличиваются экономическая мощь и политический потенциал крупного бизнеса; интенсифицируются массовые миграционные потоки; усиливается воздействие крупнейших СМИ на сознание и поведение людей. При этом необычайно усложняются отношения между этими разнородными акторами, а также растут их возможности воздействовать на международную систему в своих интересах. Указанные обстоятельства оказывают влияние и на системное измерение МПЛ. Это означает не только взаимовлияние происходящих здесь процессов, но и целостность МПЛ как феномена, специфика которого не сводится к особенностям составляющих процессов. Структурные особенности МПЛ характеризуют ее как систему, чувствительную к малейшим изменениям своих параметров. Это означает, что мы имеем дело с хаотичной системой. Ее эволюция может зависеть от самых незначительных изменений условий. Сегодня мир еще менее предсказуем, чем в прошедшем столетии, так как понять мотивы, интересы, цели новых транснациональных акторов (ТНА)12 нередко бывает очень трудно. Тем более, что технологический прогресс, информационно-коммуникационные технологии вооружают их новыми средствами, которые иногда оказываются более эффективными, чем традиционные средства государств. В результате причинно-следственные связи в МПЛ часто носят во многом случайный характер. Глобализация способствует формированию и социального измерения МПЛ. Отныне ресурсы воспринимаются глобально – как огромные запасы, которые необходимо наилучшим образом распределить между всеми людьми планеты, как «общее достояние человечества». Возникает планетарное социальное пространство. Экономические и социальные цели все больше приобретают общечеловеческое политическое значение. В конце ХХ – начале ХХI вв. состоялось несколько саммитов, на которых обсуждалось состояние в таких областях, как окружающая среда и развитие (Рио де Жанейро, 1992), права человека (Вена, 1993), население и развитие (Каир, 1994), оргпреступность (Неаполь, 1994), социальное развитие (Копенгаген, 1995), положение женщин (Пекин, 1995), урбанизация (Стамбул, 1996), устойчивое развитие (Йоханнесбург, 2002). Сам факт участия в них представителей более 100 государств и частных движений подтверждает, что в условиях глобализации любой социальный вопрос является одновременно и вопросом мировой политики. Еще один признак МПЛ представлен ее организационным измерением. Речь идет о глобальном мировом порядке. Сосредоточенный на разных уровнях многослойный конгломерат разнообразных политических субъектов (которые имеют как совпадающие, так и противоположные интересы, потребности и цели, обладают неодинаковым потенциалом, используют разные и зачастую неожиданные средства) формирует отличные от прежних образцы их взаимодействия. В любом случае новизна ситуации состоит в том, что традиционные правила, принципы и нормы мирорегулирования все чаще дают сбои, а новые находятся в процессе формирования. Иначе говоря, речь идет о переходном миропорядке13. Здесь мы переходим к характеристике второй группы признаков МПЛ, связанных с тенденциями ее эволюции. Наиболее заметные из признаков-тенденций МПЛ касаются взаимодействия внутренней и внешней политики, национального суверенитета, изменений в структуре властных отношений, мирорегулирования и формирования глобального гражданского общества. Тенденция к стиранию границ между внешней и внутренней политикой вытекает из того, что процессы глобализации легко преодолевают государственные границы и способны повлиять на любую социальную общность в любом уголке мира. Результатом является проникновение ряда ТНА в сферы традиционной государственной деятельности. Независимо от того, выступают ли они соперниками государства или сотрудничают с ним, такое проникновение способствует становящемуся очевидным переплетению внутренней и внешней политик, а тем самым – усложнению общей картины политической жизни. Рассматриваемая тенденция имеет две стороны. Во-первых, это феномен «внешне-внутренней политики», примером которой может служить наднациональная политика ЕC по отношению не только к государствам-членам, но и к отдельным их частям-регионам. Во-вторых, это феномен «внутри-внешней политики», пример которой дает субнациональная политика субъектов федеративного государства. В случае государственного актора она находит проявление в феноменах парадипломатии (дипломатии субнациональных акторов – параллельной по отношению к общегосударственной), микродипломатии (каждое министерство проводит свою дипломатию), а также горизонтальной и вертикальной сегментации и приватизации внешней политики (не только государственные ведомства, но и отдельные предприятия и фирмы проводят свою внешнюю политику). Как показывает канадский исследователь П. Сольдатос, следствием подобных процессов – в случае отсутствия координации региональной и федеральной политик – может стать дезинтеграция государства. Одним из важных признаков МПЛ является тенденция к размыванииию государственного суверенитета, происходящая вследствие возрастающей «проницаемости» межгосударственных границ и ослабления традиционных функций государства (особенно в сфере безопасности и социальной защиты). Рост влияния новых субъектов формирует новую ситуацию. Государство делегирует часть своего суверенитета «наверх» (в «общий котел» интеграционных объединений или международных организаций) или «вниз» (внутригосударственным регионам или межрегиональным объединениям). Оно также испытывает давление со стороны других – финансовых, экономических, социальных, политических – субъектов международных отношений. При этом государство часто не в состоянии достигать своих целей без поддержки институтов международного сотрудничества. Однако, способствуя реализации интересов государств, международные организации не могут не оказывать влияния на их суверенитет. Они требуют внимания в том, что касается гарантий обороноспособности, контроля за добычей природных ресурсов, обеспечения общественного порядка, регулирования рынка и глобальных потоков (миграционных, транспортных и информационных). Защита индивидуальных свобод становится предметом регулирования международного права, переставая относиться исключительно к внутригосударственной компетенции. Тенденция трансформации властных отношений в МПЛ связана с изменением критериев власти и силы. По мере изменения задач и поведения государств на международной арене происходит уменьшение роли их военной силы. В этом контексте все чаще используется понятие «power shift», означающее перераспределение силы во взаимодействии международных акторов: перемещение соперничества между ними из военной сферы в сферы экономики, финансов, культурной привлекательности, влияния и авторитета в международных институтах, в том числе и неправительственных организаций. Дж. Най называет эти невоенные аспекты МПЛ «мягкой силой» (soft power)14. В целом феномен «power shift» оставляет межгосударственной системе меньше средств эффективного влияния на происходящие процессы. Новое значение приобретают краеугольные понятия, отражавшие основы исторических типов международного порядка – «безопасность», «территориальная неприкосновенность», «государственный суверенитет», «лояльность власти». Все это нередко интерпретируется как кризис государства. Наконец, эволюцию МПЛ характеризуют связанные друг с другом тенденции к глобальному регулированию и формированию глобального гражданского общества. Рост влияния международных институтов, переплетение внутренней и внешней политик, меняющаяся роль государства как политического актора – все это ведет к возрастанию единства мира. Развитие глобализации способствует образованию политических сетей, объединяющих государственные институты, гражданские общества и многообразные бизнес-структуры. Их представители во всех трех названных секторах заинтересованы в надежных формах регулирования мировых процессов. В позитивном плане эти изменения отражаются в метафоре «большой деревни» – возникновение всемирной экономики, общей культуры, универсальных ценностей и единой идентичности. В негативном – связаны с популярной метафорой «одной лодки», которая объясняет единство интересов человечества наличием общих угроз. Это дает новые импульсы для структурированной мировой политики. Формируется всемирное «управление без правительства» (или в другой интерпретации – «global governance»), в котором принимает участие множество разнообразных ТНА, что благоприятствует возникновению глобального гражданского общества. Указанные признаки МПЛ сложно разделить. Не менее трудно игнорировать их неоднозначность. Особенности тенденций МПЛ заключаются в том, что пока они не являются необратимыми, встречаясь на своем пути с контртенденциями, отступлениями, возвратом назад. Понятие «тенденция» предполагает движение в каком-то определенном направлении, но не обязательно означает непрерывный и прямолинейный процесс. 3 Под противоречиями в МПЛ понимается наличие противоположных по направленности тенденций. Проблема – ситуация или состояние, характеризующееся неопределенностью. Вызов – проблема, настоятельно требующая своего решения. Наконец, угроза – вызов, игнорирование которого может иметь разрушительные последствия для личности, общества (обществ), государства (государств) или мира в целом. Принципиальный антагонизм МПЛ состоит в том, что глобализация сталкивается с противоположными процессами, являющимися ее следствием и одновременно неотъемлемыми составными частями. Мировое развитие определяется как глобализацией, так и фрагментацией, регионализацией, ростом партикулярных лояльностей, поиском и ренессансом частных идентичностей, обострением культурных различий – процессами, в той или иной степени ограничивающими глобализацию15. Отдельные исследователи не без оснований считают: в основе утверждений о том, что исконное разделение между внешней и внутренней политикой уже преодолено, лежит неточное использование термина «глобализация» или выражений типа «мировое гражданское общество». Абстрагирование от контртенденций (или преуменьшение их значения) и отказ от строгого анализа конкретных эмпирических процессов дают возможность представить МПЛ как неуклонное движение к «разгосударствленному» миру ТНА. Однако подобные представления рискуют упустить из вида тот факт, что государства в настоящее время и на обозримую перспективу остаются центральным элементом МПЛ, поскольку лишь они могут принимать определяющие решения16. Необходимость мирорегулирования в самом деле становится более актуальной по мере нарастания глобализационых процессов. К этому побуждают глобальные проблемы и вызовы – нарушения прав человека, распространение наркомании, экологические бедствия, исчерпаемость природных ресурсов, угрозы разрушения «общего достояния» человечества в области культуры и социальной безопасности. Проблема, однако, в том, что тенденция к формированию «global governance» и усилия международного сообщества (в частности одноименной комиссии ООН) по ее претворению зримо вступает в противоречие с политикой «superpower governance» – великодержавного управления, глобальной империи. Многие считают современный мир однополярным. Редко кто отрицает, что США представляют собой доминирующую в нем сверхдержаву. Одни (известный борец против «имперских амбиций» России З. Бжезинский, американский политолог Р. Каган, британский историк Н. Фергюсон) приветствуют этот факт и призывают американское руководство к более решительным действиям по осуществлению своей «имперской миссии». С их точки зрения, таковая состоит в распространении и защите либеральных идеалов во всем мире, который нуждается в лидерстве США. Другие (британский социолог У. Харт, французский антрополог Э. Тодд, отечественный историк А. Уткин), напротив, считают американскую внешнюю политику губительной для мира и самих Соединенных Штатов. Третьи, полагая, что мир нуждается в «американской империи», настаивают на необходимости «Pax Americana с человеческим лицом»17. Однако ряд экспертов отмечают, что обладая неоспоримым могуществом, США не способны обеспечить единоличное управление миром, поскольку представляют собой уменьшающуюся часть многосубъектной и многоуровневой мировой политики, теряют авторитет даже в глазах своих ближайших союзников и встречают растущее сопротивление со стороны других государств. Поэтому, признавая гегемонию Вашингтона, они говорят о закате однополярного миропорядка18. Некоторые исследователи в данной связи прогнозируют переход к биполярному миру, в котором роль противовеса Америке будет играть объединенная Европа19, Китай20; или же утверждают, что главную угрозу для США уже в не столь отдаленном будущем могут представлять не Северная Корея и даже не бен Ладен, а возникновение соперничества между тремя блоками – Северной Америкой, Европой и Северо-Восточной Азией21. По утверждению американского политолога Дж. Хоуга, вызов гегемонии Соединенных Штатов, а вместе с ним и стабильности мира, исходит главным образом от стран Азии – Китая, Индии, Японии, членов Ассоциации стран Юго-Восточной Азии (AСЕАН). При этом угрозу представляет не только обострение соперничества этих стран в экономике, политике и военной сфере друг с другом, с одной стороны, или их с США – с другой. Разрушительные последствия может иметь и экономический крах в данном регионе. Но главное состоит в том, настаивает Хоуг, что крупные изменения во властных отношениях между государствами (не говоря уже о регионах) происходят редко. Еще реже они совершаются мирными средствами22. Однако, признавая ведущую роль государств в мировой политике, не стоит забывать о ТНА, особенно – о международном терроризме, транснациональной преступности, экстремистских группировках и т.п. В этой связи отечественный политолог А. Коновалов подчеркивает: традиционные представления о полярности уже не отражают в полной мере реальных процессов современного мира. Он приходит к выводу, что в настоящее время происходит формирование новой биполярности. Один из ее полюсов представлен государствами, которые руководствуются в своем поведении едиными ценностями, правилами и нормами. На другом – группируются как государства, так и негосударственные действующие лица, отрицающие подобные нормы и правила, не признающие никаких самоограничений в достижении своих целей23. Проблема состоит в том, что в структуре первого из этих полюсов не наблюдается столь необходимой сегодня консолидации. Каждое из государств продолжает действовать, исходя из своей собственной ситуации. Глобализация мирового хозяйства и либеральные сдвиги во всем мире обострили межгосударственное соперничество. Идет острая борьба за доступ к природным ресурсам, привлечение инвестиций, участие в глобальных экономических проектах, перераспределение финансовых потоков. В то же время разработка ответов на все эти вызовы, а тем более их реализация, неизбежно наталкивается на политические интересы крупнейших государств и прежде всего США. «Global governance» требует частично отказаться от суверенитета, но руководство Америки продолжает считать, что США должны воздерживаться от обязательств, подрывающих их единоличную роль, дистанцироваться от связывающих их действия международных организаций, препятствовать призывам «поделиться суверенитетом» в пользу международных режимов и т.п. То же самое может быть сказано и о коллективном управлении ресурсами «общего достояния», защиты прав человека и других универсальных ценностей. Так или иначе, но тенденции к формированию единства и системности МПЛ противостоит другая тенденция – ее фрагментации, дробления. Каждая крупная международная и транснациональная политическая сила, будь то легитимный или нелегитимный актор, проводит свою мировую политику: имперская мировая политика США приходит в противоречие с политикой многосторонних действий ЕС24, с обеими не совпадает политика России и т.д. Все они, хотя и по-разному, противостоят мировой политике транснационального терроризма. Ряд исследователей, экспертов и политиков возлагают свои надежды на глобальное гражданское общество. Дж. Мэтьюз, президент фонда «Carnegie Endowment for International Peace», интерпретирует «power shift» как переход от сообщества государств к становящемуся все более транснациональным и оперирующему в масштабе всей планеты гражданскому обществу25. Дискурс о «глобальном гражданском обществе» появился в начале 1990-х гг. в работах близкого к неомарксизму Р. Фолка. Он настаивал на том, что новые мировые перспективы связаны с подъемом правозащитных движений, деятельностью организаций, отстаивающих интересы женщин, этнических меньшинств, выступающих за сохранение окружающей среды. И хотя этот вывод разделяют и другие представители данного дискурса (Р. Кокс, И. Валлерстайн, С. Амин), в дальнейшем он был «взят на вооружение» неолиберализмом. Неомарксисты понимают его как форму политического участия, при помощи которой угнетаемые слои могут отстаивать свои интересы и ограничивать монополию на решения Мирового банка, МВФ, ВТО и других «гегемонических акторов» мировой политики. Неолибералы же интерпретируют дискурс о «глобальном гражданском обществе» как основание для расширения приватизации и дерегламентации с целью минимизировать государственное вмешательство в экономические и управленческие интересы транснациональных предприятий, фирм, банков, а также в дела, касающиеся частных лиц и неправительственных объединений. Сегодня роль государства в ряде сфер действительно уменьшается. Вместе с тем наивно считать, что государство исчезнет под давлением гражданского общества. Одно не существует без другого. Их постоянное соперничество не снимает с государства забот о состоянии гражданского общества, равно как и необходимости вести с ним постоянный диалог. С точки зрения изолированного решения своих внутренних и тем более – внешних проблем, касаются ли они экономики, средств массовой информации, свободы передвижения и т.п., глобализация ограничивает поле деятельности правительств отдельных стран, их национальный суверенитет. Однако бесспорно и то, что само по себе «глобальное гражданское общество» не создает регулятивных структур. Его столь привлекательный внешне принцип «freedom for all» не знает ни рамочных условий, ни поручительства за безопасность какого-либо рода (и это не затрагивая вопроса о социальных издержках глобализации!)26. Если принять во внимание тесную связь между внутренним суверенитетом и демократией, то «глобальное гражданское общество» могло бы не только снизить способности правительств к разрешению проблем, но и ослабить легитимацию демократических институтов и организованной в рамках отдельного государства демократии вообще27. * * * В современных условиях происходят важные изменения в способах и принципах функционирования мира, содержании и формах существующих в нем властных отношений. МПЛ остается полем сотрудничества и соперничества государств. Особенностью ее текущего этапа является доминирование единственной сверхдержавы, которая стремится сохранить свои позиции, хотя и встречает сопротивление со стороны других стран. Мировая политика в то же время становится полем более активной деятельности транснациональных акторов, оказывающих воздействие на поведение государств. При этом в составе ТНА могут быть выделены два типа. К одному из них относятся МПО (межгосударственные институты), НПО, крупнейшие СМИ, бизнес-структуры и другие легитимные организации. Другой – нелегитимный тип – представляют наркодельцы, мафиозные объединения, бандформирования, вооруженные группировки (в том числе и пиратствующие в водах Мирового океана), организации международного терроризма. Государство соперничает, но одновременно и сотрудничает с легитимными ТНА, иногда сознательно способствуя увеличению их числа, в том числе через интеграционные процессы. Одновременно государство вынуждено вступать в жесткое противоборство с нелигитимными транснациональными структурами. МПЛ формируется под влиянием глобализации. Являясь объективными и в этом смысле неизбежными, процессы глобализации в большой степени (но не во всем) развиваются в формах, соответствующих интересам наиболее сильных государств. Глобализация не «отменяет», а переструктурирует содержание национального суверенитета. Интерес отечественной науки к специфике МПЛ не случаен. Потеря значительных территорий и статуса сверхдержавы, необходимость противостояния транснациональному терроризму наряду с ощущением давления со стороны Запада, которое воспринимается как стремление оттеснить Россию на малозначительные международные позиции, – все это требует осмысления ситуации не только посредством ссылок на общедемократические ценности (девальвированные политикой администрации США), но и через призму собственных российских представлений об эволюции современного мира. МПЛ представляет собой не только совокупность акторов, взаимодействий, событий и процессов, но и продукт разного видения реальности, результат их несовпадающих прочтений. Как полагает американский ученый Ч. Капчан, «... в униполярном мире, в котором Америка стала единственной сверхдержавой, она призвана осуществлять лидерство без всяких комплексов, для того чтобы нации, приверженные тем же ценностям, следовали проложенным ею путем. Любая несогласная или дестабилизирующая сила (например, режим какого-либо «государства-изгоя») должна быть свергнута вооруженным путем и заменена политической и экономической системой, более «соответствующей» американскому пониманию мира и процветания» (подчеркнуто мною. – П.Ц.)28. В этом смысле, понимание мира не только отражает реалии, но и творит их29. Формирование национальной школы МПЛ в России важно, так как оно способствует более точному пониманию перспектив развития, задач продолжения линии открытости внешнему миру при одновременном внимании к необходимости сохранить ее право на идентичность, целостность и укрепление суверенитета. Но выработка адекватного мирополитического взгляда на реальность предполагает осмысление всех достижений мировой политической мысли при ясном понимании необходимости преодолеть присущий ей до настоящего времени жесткий американои евроцентризм, тенденцию к преувеличению универсального эвристического характера положений и выводов, полученных учеными на базе преимущественно (если не исключительно) материалов евро-американского ареала. Познавательный процесс такого рода связан с использованием и развитием отечественных исследовательских традиций30, наработок31, опирающихся на исторический опыт нашей страны, ее культурно-цивилизационные особенности и геополитический контекст. Примечания 1Именно к этому времени – 60-м гг. ХХ в. – относятся и первые попытки концептуализации понятия «мировая политика». См. ранние работы Дж. Ная, Р. Кохейна, Дж. Розенау и др. 2Такой трактовки придерживаются авторы четырехтомной «Системной истории международных отношений. 1918-2003» под редакцией А.Д. Богатурова. См. т. 3 указанного издания (М., 2003). 3Подробнее об этом см.: Международные отношения: теории, конфликты, организации. М., 2004. Гл. 1. 4Rosenau J. Le touriste et le terroriste ou les deux extrРmes du continuum transnational // Еtudes internationales. Juin 1979. 5См.: Aron R. Paix et guerre entre les Nations. Paris, 1962. 6См.: Smouts M.-C. Les Nouvelles relations internationalеs. Paris: Presses de Sciences Po, 1998. Использующие этот термин французские ученые подчеркивают актуальность социологического подхода к анализу мировых процессов. Исследователи обосновывают ее вторжением социального в политическое, что проявляется в: 1) размывании связанных с национальным государством гражданских идеалов, ценностей и позиций; 2) возрастающем влиянии миграционных потоков, мафиозных, предпринимательских, профессиональных и иных сетей на подрыв национального суверенитета; 3) атомизации внешних политик; 4) трансформации природы конфликтов. В итоге, утверждают они, меняется вся традиционная картина международных отношений, центральным звеном которой является государство (подробнее см.: Badie B., Smouts M.-C. Le retournement du monde. Sociologie de la scПne internationale. Paris: Presses de Sciences Po, 1992). Важно отметить и то различие, которое представители этого течения проводят между отношениями взаимодействия и отношениями взаимозависимости. Если первые часто сопровождаются соперничеством, то вторые скорее производят эффект агрегации – совокупный результат их разрозненных действий способен изменить общую картину отношений (Devin G. Sociologie des relations internationales. Paris: La DОcouverte, 2002. Р. 5). «Общая картина отношений» – это, по сути, и есть то, что Най и Кохейн называют мировой политикой. 7См.: Buzan B. From international system to international society: structural realism and regime the meet the English school // International Organization. Summer 1993. Vol. 47. № 3. 8Оба последних термина широко используют не только либералы, но и реалисты. См., например: Bradley S. Klein. Strategic Studies and World Order: The Global Politics of Deterrence. Cambridge University Press, 1994; Woever O. Aberestwyth, Paris, Copenhagen: New ‘Schools’ in Theory and their Origins between Core and Periphery / Paper presented at the annual meeting of the International Studies Association. Montreal, March 17-20, 2004. 9Как отмечает А.Д. Богатуров, «стихийное самоструктурирование мировой политики как автономной субдисциплины неожиданно оказалось отличительной чертой российской политологии, не характерной для научного процесса в странах Запада» (см.: Богатуров Алексей. Понятие мировой политики в теоретическом дискурсе // Международные процессы. 2004. № 1. С. 16). 10Там же. С. 20. 11См. об этом: M.-C. Smouts, D. Battistella, P. Vennesson. Dictionnaire des relations internationals. Approches. Concepts. Doctrines. Paris: Edition Dalloz-Sirey, 2003. 12Здесь и далее автор использует удачную аббревиатуру, предложенную М.М. Лебедевой (см.: Лебедева М.М. Предметное поле и предметные поля мировой политики // Международные процессы. 2004. № 2. С. 97-108). 13Строго говоря, в данном случае речь идет об одной из характеристик системного (системно-структурного) измерения, поскольку всякая система представляет собой тем или иным образом упорядоченную совокупность элементов, определенный способ их организации. Вместе с тем методологическая целесообразность выделения организационного измерения в качестве относительно самостоятельной черты мировой политики оправдана тем, что оно указывает на пределы системного подхода. В этом отношении стоит согласиться с тем, что «сегодня гораздо труднее иметь глобальное видение международного порядка. Этот порядок расколот на такое большое количество проблем, различных сил и факторов, что охватить его сложность не в состоянии никакая теория, какой бы комплексной она ни была» (См.: Europe / Etats-Unis: Le grand ecart. Entretien avec Charles Kupchan // Politique internationale/ Printemps 2003. № 99). 14Nye Joseph S. Jr. The Paradox of American Power: Why the World’s Only Superpower Can’t Go It Alone. New York: Oxford University Press, 2002. См. также: Най-младший Дж. После Ирака: мощь и стратегия США. // Россия в глобальной политике. 2003. № 3. 15Богатуров А.Д. Современный мир: система или конгломерат? // Богатуров А.Д., Косолапов Н.А., Хрусталев М.А. Очерки теории и политического анализа международных отношений. М., 2002. С. 140-144. 16См. об этом: Жирар М. Возвращение индивидов в международную политику: иллюзии и воображение // Индивиды в международной политике. М., 1996. 17См.: Nye Joseph S. Jr. Op.cit. Р. 144. 18Никонов В.А. Назад, к концерту // Россия в глобальной политике. 2002, № 1. 19См., например: Уткин А.И. Американская империя. М., 2003. С. 730. К такому же выводу подводят и некоторые западные исследователи, подчеркивающие существенные разногласия, которые в последние годы нарастают по вопросам демократического развития и стратегии управления миром между США и сопоставимым с ними в плане Soft Power ЕC (см., например: Тодд Э. После империи. Pax Americana – начало конца. М.: Международные отношения, 2004; Хаттон У. Мир, в котором мы живем. М.: Ладомир, 2004). 20Как пишет В. Пантин: «В современном мире присутствуют по крайней мере два своеобразных и резко различающихся по своему характеру имперских образования: ”открытая”, ”глобализированная” сверхсовременная империя США и мощная модернизирующаяся империя, сохраняющая многие черты традиционных ”закрытых” империй Китай. При этом, если Соединенные Штаты в настоящее время играют роль ведущего центра мировой экономической и политической системы, то Китай практически уже занял место ”противоцентра”». (Пантин В.В. поисках глобальной империи // Космополис. 2003. № 4. 21Europe/Etats-Unis : Le grand Оcart. Entretien avec Charles Kupchan. 22Приведем мнение Дж. Хоуга: «Китай – стал столь крупным игроком в глобальной экономике, что его здоровье неразрывно связано с благополучием системы в целом. От Китая зависело восстановление экономик других азиатских стран, пострадавших от кризиса 1990-х гг. Япония, например, стала самым большим бенефициаром экономического роста Китая» (См.: James F. Hoge Jr. A Global Power Shift in the Making // Foreign Affairs. July/August 2004). 23См.: Современные международные отношения и мировая политика / Отв. ред. А.В. Торкунов. М., 2004. С. 307-308. 24Впрочем, «раскол» между Америкой и Европой не стоит преувеличивать. Европейские и американские либералы сходятся в том, что многосторонность означает для них не более чем учет Америкой мнения трансатлантических (западноевропейских) союзников, привлечение их равноправного участия в решении задач «исторической миссии белого человека» – демократизации мира. Что касается других стран, регионов и народов, то им не находится места в этой многосторонности. Правда, европейцы более склонны использовать для этого международные институты, а также действовать иными – более мягкими методами, но это в общем-то не столь уж существенное различие позиций. 25Mathews Jessica T. Power Shift // Foreign Affairs. 1998. Vol. 76. 26Гастейгер Г. Основные черты будущей мировой политики // Международная политика (Internationalr Politik), Берлин. 1999. № 8 (http://www.deutschebotschaft-moskau.ru/ ru/bibliothek/internationale-politik). 27Мессенер Д. Архитектура нового мирового порядка // Международная политика (Internationalr Politik), Берлин. 1999. № 11 (http:// www.deutschebotschaft-moskau.ru/ru/bibliothek/ internationale-politik). 28Ibid. Р. 169-170. 29Неслучайно в ходе состоявшейся в октябре 2004 г. в МГИМО дискуссии о МПЛ призывы ряда ее участников разделить мировую политику и ее осмысление в общем-то не возымели успеха, а М.В. Ильин, напротив, отделив реальность – как совокупность материально-вещественных объектов – от действительности, подчеркивал, что последняя не исчерпывается реальностью, а имеет гораздо более сложную структуру, которая включает в себя и так называемые нематериальные явления. 30Это, например, труды русских евразийцев 1930-х гг. (П. Савицкий, Н. Трубецкой, Л. Карсавин), советская школа востоковедения ( Л. Рейснер, Н. Симония, В. Эльянов и др. ), глобалистики (Э. Араб-Оглы, В. Загладин, В. Лейбин, И. Фролов). 31Помимо работ, посвященных анализу МПЛ как научной и образовательной дисциплине (А. Богатуров, М. Лебедева, М. Ильин), здесь имеются в виду работы, исследующие политические аспекты глобализации (М. Делягин, М. Ильин, В. Иноземцнв, В. Кувалдин, А. Панарин, В. Пантин, А. Уткин, М. Чешков), особенностей миропорядка (Н. Загладин, А. Неклесса, А. Салмин, В. Хорос) и мирорегулирования (А. Богатуров, Ю. Давыдов), регионоведения (В. Барановский, И. Бусыгина, А. Воскресенский, В. Печатнов), геополитики (К. Гаджиев, В.Колосов, Н. Мироненко) и др |