|
77 К прагматике публицистического дискурса военного периода, экстремального для огромной многонациональной державы, как к никакому другому, относится следующие неориторическое наблюдение: если для автора текст прежде всего нацеленный в будущее этический смысл, а потом уже произведение, то для читателя — наоборот, сначала произведение, «а затем уже этический ход автора, па который можно ответить... своим ходом» (И.В. Пешков). Так, например, отклики читателей, свидетельствующие о максимальном перлокутивном эффекте ряда статей, представлены в издании «Писатели в Отечественной войне 1941-1945 гг. Письма читателей» (М., 1946). Приведем несколько выдержек из писем И. Оренбургу: «...Я читаю, что пишете. А с немцами я разговариваю пулями. Я уничтожил 140 фрицев. Из них 70 отношу на Ваш личный счет. Обязуюсь продолжать, пока жив»; «Пишешь ты крепко, хорошо, всю душу переворачиваешь. Ты умеешь сказать то, что мьт думаем и что клокочет в нашей груди. Каждое слово у тебя острое, как штык, меткое, как пуля снайпера. Ты с нами, в наших рядах, впереди, как лучший боец, увлекающий в атаку других. Вот мы прочитали статью «Твое гнездо», в которой ты рассказываешь о наглых планах подлых убийц, о «мечтах» фрицев. Нет! Не бывать этому!...»; «Я уже не молод, многое видел в жизни, но я не могу спокойно читать эти записки зверя. (...). Я сейчас в госпитале после тяжелого ранения, но как только встану, буду беспощадно уничтожать гадов». В публицистическом дискурсе периода Великой Отечественной войны благодаря его оппозиции фашистской идеологии ярко эксплицированы лингвориторические конструкты советского ментального пространства. Два враждебных дискурс-универсума, антитезисно противопоставленные в нашей публицистике, образуют двучленную парадигму, эксплицируемую различными способами дискурс |
293 следам»). Словесные образы актуализируют через ассоциативно-вербальную сеть языковой личности2 ее тезаурус и проникают далее в прагматикой, где в случае коммуникативного эффекта формируется адекватная авторскому замыслу деятельностно-коммуникативная потребность. Вербализованная передача психоэнергетических импульсов обеспечивает максимально «бесперебойное» функционирование лингвориторико-гермеиевтического круга, в результате которого «творится будущее» (О. Розеншток-Хюсси). Закодированная в произведении объективно-возможная действительность (о динамике референта см. в параграфе 3.1.3: объективный мир «возможный мир» (литература) объективно-возможный мир), отдаленная от момента не только его написания, но и прочтения, заключается в моделировании поведения языковой личности2, в данном случае чигателя-солдата. К публицистическому дискурсу военного периода, экстремального для огромной многонациональной державы, как к никакому другому, относится следующие неориторическое наблюдение: если для автора текст прежде всего нацеленный в будущее этический смысл, а потом уже произведение, то для читателя наоборот, сначала произведение, «а затем уже этический ход автора, на который можно ответить... своим ходом» (И.В. Пешков)*. Изучение в комплексной лингвориторической системе координат жанрово и хронологически ограниченного материала, каким является публицистический дискурс военных лет, позволяет выявить закономерности глобального характера в отношении литературного и мыслеречевого творчества в целом. * См., например, отклики читателей, свидетельствующие о максимальном иерлокутивном эффекте ряда статей, в кн. «Писатели в Отечественной войне 1941-1945 гг. Письма читателей (1946): И. Оренбургу: «...Я читаю, что пишете. А с немцами я разговариваю пулями. Я уничтожил 140 фрицев. Из них 70 отношу на Ваш личный счет. Обязуюсь продолжать, пока жив», (с. 79-84); «Пишешь ты крепко, хорошо, всю душу переворачиваешь. Ты умеешь сказать то, что мы думаем и что клокочет в нашей груди. Каждое слово у тебя острое, как штык, меткое, как пуля снайпера. Ты с нами, в наших рядах, впереди, как лучший боец, увлекающий в атаку друг их. Вот мы прочи тали статью «Твое гнездо», в которой ты рассказываешь о наглых планах подлых убийц, о «мечтах» фрицев. Нет! Не бывать этому!...» (с. 66-67); «Я уже не молод, многое видел в жизни, но я не могу спокойно читать эти записки зверя. (...). Я сейчас в госпитале после тяжелого ранения, но как только встану, буду беспощадно уничтожать гадов» (с. 63) и др. 324 4.3. Линг вориторические конструкты советского языкового сознания в публицистическом тексте военного периода 4.3.1. Советское ментальное пространство в его само противопоставлении идеологии фашизма Лингвориторические конструкты советского ментального пространства ярко эксплицированы в публицистике периода Великой Отечественной войны благодаря его оппозиции фашистской идеологии. Два враждебных дискурс-универеума, антитезисно противопоставленные в нашей публицистике, образуют двучленную парадигму, эксплицируемую различными способами дискурс-синтагматики. При этом ведущим мыслеречевым приемом (инвентивным топосом и одновременно элокутивной фигурой) является антитеза. Благодаря нанизыванию на этот стержень остальных видов тропов и фигур полюса «мы (советские люди) враги» оказываются рельефно противопоставленными. В официальных передовицах враг изображается рядом способов: а) с помощью неодобрительных и презрительных номинаций: (фашистские) орды, (фашистский) грабитель; (германские) палачи, калифы на час (фашистские) разбойники, (фашистская) гадина; б) с помощью определений, содержащих негативные коннотации: (враг) вероломный; зазнавшийся; зазнавшийся и хвастливый; зарвавшийся; разбойничий фашистский (набег); сумасбродные (стратегические планы); разбойничья (мечта); (гитлеровская) дефективная (стратег ия); грязные (фашистские мечты); нелепость (немецкой теории сезонной стратегии; подлые (немецкие захватчики); в) с помощью сочетания метафор и эпитетов: жестокий, жадный, коварный германский хищник. При этом следует учитывать, что в основе своей нейтральные притяжательные прилагательные фашистский, немецко-фашистский, гитлеровский. германский и существительные германцы, немцы, фашисты воспринимались в данный период в контексте исследуемых источников (и продолжают ощущаться современным читателем) как глубинно негативные. Показательна в этом смысле трансформация имени собственного Фриц нейтрального рас |