Проверяемый текст
Политология. Под ред. Ачкасова В.А., Гуторова В.А. СПб.: Питер, 2005.
[стр. 142]

J основе не только современных либеральных теорий, но и составляют, в известном смысле, идеологический фундамент современной цивилизации, по крайней мере в том универсалистском его сегменте, который связан с обоснованием концепции прав человека.
Следует отметить, что универсалистский подход к интерпретации
гражданского общества и толерантности сразу обнаруживает серьезные противоречия и концептуального, и понятийного свойства.
Универсалистский подход неотделим, например, от требования, согласно которому значения принципов гражданственности и толерантности могут и должны быть выведены на основе-анализа любой общественной системы.
Между тем совершенно очевидно, что
для данных понятий^ характерно не только концептуальное и этическое содержание.
Они обусловлены также особенностями той эпохи, когда они возникли.
Выраженные в международных декларациях и
нормах права, они при званы утвердить в общественном сознании идеал совместной жизни, вне которого не возможны цивилизованное существование и диалог цивилизаций.
Первоначально» сам термин «гражданское общество» (или «сообщество»), возникнув
в эпоху классической-древности, использовался1 для характеристики особого качества, или стиля, совместной жизни, членов небольших общин, городов-государств.
Основной чертой данного стиля было политическое общение.
Политика воспринималась
как искусство совместной жизни внутри полисных коллективов.
Общение полисов между собой, т.е.
с современной точки зрения международная политика, и, тем более, общение с азиатскими народами, которые именовались неизменно как «варвары», никогда не назывались политическими и не регулировались нормами гражданского права.
Напротив, современная концепция
гражданского общества имеет с политикой лишь опосредованную связь.
Она
возникла для описания отношений, находящихся вне сферы государства и составляющих противовес политике как таковой.
142
[стр. 84]

важно, профессиональными группами, способными систематически проводить демократические решения на всех институциональных уровнях.
Фактичеcки молодые демократии Центральной и Восточной Европы управлялись и управляются руководящим слоем, представляющим специфическую структуру, которая объединяет старые и новые традиции власти и господства.
Вместе с тем, с точки зрения участия в общественной жизни, граждане посткоммунистических государств не демонстрировали особого желания быть втянутыми в мир реальной политики.
Большинство людей предпочитало быть управляемыми справедливой, честной и эффективной элитой.
Например, в Польше только 3% населения заявили о своем членстве в той или иной политической партии.
Эти данные свидетельствовали о возникновении своеобразной психологии, весьма характерной для раннего этапа посткоммунистической истории, когда свобода от государственного вмешательства в личную жизнь, "право на неучастие", возможность доверить исполнение общественных дел "квалифицированному правительству" начали расцениваться как права, высшие по отношению к праву оказывать личное непосредственное воздействие на политический процесс.
Такое восприятие полностью соответствовало образу "аполитичной политики" или "антиполитики", первоначально созданной польскими, венгерскими и чешскими интеллектуалами, выдвинувшими лозунг "морального сопротивления" правящему коммунистическому режиму.
Наступление эпохи "мирных революций" существенно трансформировало идею "анти-политики", превратив ее в орудие осуществления не общественных, а узко-групповых интересов.
Как уже отмечалось, стратегия "мирной революции" и либеральных реформ, ориентированных на создание "нормального" западного общества, опиралась на своеобразную интеллигентскую мифологию: легитимность новой системы обеспечивалась легендой о диссидентах как моральной и культурной элите общества с соответствующей популистской авторитарной риторикой.
Кандидаты на места внутри новой политической элиты руководствовались пониманием новой политики как игры, правила в которой устанавливаются конкуренцией элитарных группировок.
Проведение "неолиберальных реформ" сверху изначально предусматривало жесткую запрограммированность узко-групповых интересов.
В итоге новая элита, несмотря на имидж демократической легитимности, не смогла обрести прочных позиций в обществе и фактически функционировала как изолированный "политический класс", предпочитавший авторитарные ориентации и искусственную сверхидеологизацию политического дискурса.
Реакцией на такую форму элитарной политики стала враждебность народа ко всякой партийной политике.
"Анти-политика" в таком варианте оказалась, следовательно, лишь способом обеспечения свободы действий для новой бюрократии.
Нет ничего удивительного в том, что уже во второй половине 90-х г.г.
в польской, и, особенно, венгерской научной литературе появились статьи на тему о "смерти" ГО.
На самом деле речь может идти не о гибели ГО, а об умирании очередной иллюзии относительно быстрого и безболезненного перехода к классической модели цивилизованного общества западного типа.
Важнейшей особенностью западной концепции ГО со времени Локка является органическое соединение этой концепции и идеей толерантности.
С точки зрения современной практической философии, анализ концепции ГО сквозь призму теории толерантности имеет, скорее, прикладное значение, хотя, конечно, продолжает вызывать и чисто теоретический интерес.
За последние полтора столетия основные теоретические аспекты обоих концепций изучены в философской и политологической литературе настолько детально, что было бы чрезвычайно самонадеянным со стороны любого современного ученого претендовать на какиелибо фундаментальные открытия в этой области.
Причины очевидны: обе концепции лежат в основе не только современных либеральных теорий, но и составляют, в известном смысле, идеологический фундамент современной цивилизации, по крайней мере, в том универсалистском его сегменте, который связан с обоснованием концепции прав человека.
Следует отметить, что универсалистский подход к интерпретации
ГО и толерантности сразу обнаруживает серьезные противоречия не только концептуального, но и чисто понятийного свойства.
Универсалистский подход неотделим, например, от требования, согласно которому значения принципов гражданственности и толерантности могут и должны быть выведены на основе анализа любой общественной системы.
Между тем, совершенно очевидно, что
данные понятия имеют не только концептуальное и этическое содержание.
Они обусловлены также особенностями той эпохи, когда они возникли.
Выраженные в международных декларациях и
84

[стр.,85]

нормах права, они призваны утвердить в общественном сознании идеал совместной жизни, вне которого невозможно цивилизованное существование и вообще диалог цивилизаций.
Между тем, как уже отмечалось выше, первоначально сам термин "гражданское общество"(или "сообщество") возникнув эпоху классической древности, использовался для характеристики особого качества или стиля совместной жизни членов небольших общин(городов--государств).
Основной чертой данного стиля было политическое общение.
Политика воспринималась
именно как искусство совместной жизни внутри полисных коллективов.
Общение полисов между собой, т.е., с современной точки зрения, международная политика и, тем более, общение с азиатскими народами, которые именовались неизменно как "варвары", никогда не назывались политическими и не регулировались нормами гражданского права.
Напротив, современная концепция
ГО имеет с политикой лишь опосредованную связь.
Она,
собственно, и возникла для описания отношений, находящихся вне сферы государства и составляющих противовес политике как таковой.
Аналогичную трансформацию претерпела и концепция толерантности.
В обыденной речи терпимость в самом широком смысле понимается как способность переносить или претерпевать чего-либо.
В общественном контексте это понятие также часто употребляется для характеристики способности человека или группы сосуществовать с людьми, имеющими иные убеждения и верования.
В третьем издании "Нового международного словаря" Уэбстера толерантность определяется как "демонстрация понимания и мягкости(leniency)по отношению к поведению или идеям, вступающим между собой в конфликт".
Совершенно ясно, что между этими предельно общими определениями и теоретической моделью толерантности находится внушительная дистанция.
Современные конфликты внутренние и международные -, в основе которых лежит нетерпимость религиозная или идеологическая, очень часто оценивается в соответствии с критериями, сложившимися, прежде всего, в рамках концепций гражданского общества и толерантности.
Например, на Западе конфликт в Косово или же политические процессы в посткоммунистической России легко объясняют отсутствием в обоих регионах сложившихся структур ГО, что порождает нетерпимость и насилие.
В свою очередь, нетерпимость западных демократий, например, в отношении политики Югославии в Косово или России в Чечне обусловлена, помимо чисто прагматических соображений, не только идеологическим принципом, предусматривающим приоритет прав человека над суверенитетом и территориальной целостностью той или иной страны, но имеет и определенное теоретическое обоснование.
Речь идет о весьма своеобразном и не всегда логически корректном преодолении ультра-либеральной трактовки толерантности как нейтральности.
Насколько обоснованы такого рода концептуальные обобщения? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, необходимо еще раз остановиться на исходных принципах обеих концепций.
В настоящее время теория толерантности даже в политических ее аспектах может вполне рассматриваться с известными оговорками как своеобразное введение к обсуждению концепции гражданского общества.
Ведь исходным моментом западной модели толерантности является восходящая к традиции Просвещения трансформация представлений об отношениях государства и индивидов.
Из этой трансформации возникли две принципиальные предпосылки: а) правительство обладает только ограниченной властью, источником которой является народ, представляющий собой корпорацию граждан; б) народ в качестве высшего суверена сам определяет свою судьбу.
Исходя из этих принципов, А.
Мейклджон в своем знаменитом эссе "Свободная речь и ее отношение к самоуправлению"(1948) сформулировал идею толерантности следующим образом: свободная речь играет практическую роль в самоуправляющемся обществе, создавая основу для свободного обсуждения гражданами всех интересующих их вопросов.
Свобода выражения необходима потому, что все сообщество заинтересовано в результатах принятых решений.
Свобода слова основана, таким образом, на коллективном интересе, который состоит не только в том, чтобы каждый индивид имел свободу самовыражения, но и в том, чтобы все, заслуживающее внимания быть выраженным, было высказано.
В соответствии с таким представлением, государству запрещено вторгаться в ту сферу, где свобода выражения неотделима от выполнения гражданским коллективом своих суверенных функций.
85

[Back]