|
человека с природой, которые известные этнографы М.Г. Левин и Н.Н. Чебоксаров предложили назвать хозяйственно-культурными типами. При этом они имели в виду "исторически сложившиеся комплексы особенностей и культуры, характерные для народов, обитающих в конкретных естественно-географических условиях при определенном уровне их социально-культурного развития" [17;40]. Вместе с тем, развитие культуры того или иного этноса ограничено рамками местных, территориальных, этнических, региональных связей и отношений между людьми. Отсюда пестрота и многообразие культурных форм, их кажущаяся несводимость друг к другу, отсутствие какого-либо унифицирующего начала, их своеобразие и самобытность. "Характер этнической общности (как и отдельной личности) проявляется, главным образом, в действиях. Поэтому он обнаруживается и в отдельных памятниках материальной культуры, и в различных областях духовной культуры, и в языке" [124; 190]. Хотя, по мнению исследователей языка, он отражает мышление данного народа: Сепир, Уорф и другие лингвисты в XX веке, сопоставляя структуры, грамматику и лексику различных языков, описали много характеристических особенностей национального мышления. Однако "их анализ исходит только из языка, тогда как сам язык вплетен в целостную ткань национального Космо-Психо-Логоса и отражает его жизнь". Ведь естественные национальные языки, по утверждению Г.Д.Гачева, трактуются как голоса местной природы в человеке. У звуков языка — прямая связь с пространством естественной акустики, которая в горах иная, чем в лесах иль в степи. И как тела людей разных рас и народов адекватны местной природе, как этнос по космосу, так и звуки, что образуют плоть языка, в резонансе находятся с национальной природой. Что касается национального склада мышления, то он "материально закреплен в словесности народа", то есть в его устном народном поэтическом творчестве, которое является источником богатого опыта взаимоотношений этноса с природой. Например, символом изначального типа мышления этноса и отношений "культура/натура" могла бы |
реальность” искусства, образно моделирующего пространственно-временные формы бытия, течение человеческой жизни и ее разрешения в смерти, значение пола и возраста в жизнедеятельности личности” [90;69]. Данное рассуждение напоминает нам об условном выделении в культуре двух сторон: “материальной культуры” и “духовной культуры”, где первая во многом (пред)опрсделяет вторую, которая наряду с философскими, нравственными принципами включает и опыт приобщения подрастающего поколения к ценностям своего народа. В связи с этим Г.Н. Волков выделяет “этнофилософию (как первый подход к этнопедагогике) быта (как Бытия) обитателей сего пространства, “местообитания: какие сверхидеи о мире и человеке, заодно и о его воспитании возникают (могут возникать) априорно —от того, что одни люди народы живут среди камня в сакле (горцы), другие среди животных в юрте из их шерсти (кочевники), а третьи -в лесу и среди растений, в избе из дерева (земледельцы)» [51;57]”. Например, увидев в растительной жизни смену смерти весенним возрождением, наши далекие предки перенесли этот закон на собственное существование, трактуя его как цикличное чередование стадий “жизнь-смерть-возрождение”. Таким образом, человеческое общество вело с природной средой обмен не только веществом, энергией, но и информацией. Отсюда возникали системы взаимоотношений человека с природой, которые известные этнографы М.Г. Левин и H.H. Чебоксаров предложили назвать хозяйственно-культурными типами. При этом они имели в виду “исторически сложившиеся комплексы особенностей и культуры, характерные для народов, обитающих в конкретных естественногеографических условиях при определенном уровне их социальнокультурного развития” [9;40]. Вместе с тем, развитие культуры того или иного этноса ограничено рамками местных, территориальных, этнических, региональных связей и отношений между людьми. Отсюда пестрота и многообразие культурных форм, их кажущаяся несводимость друг к другу, отсутствие какого-либо унифицирующего начала, их своеобразие и самобытность. “Характер этнической общности (как и отдельной личности) проявляется, главным 23 общности (как и отдельной личности) проявляется, главным образом, в действиях. Поэтому он обнаруживается и в отдельных памятниках материальной культуры, и в различных областях духовной культуры, и в языке” [165; 1901. Хотя, по мнению исследователей языка, он отражает мышление данного народа: Сепир, Уорф и другие лингвисты в XX веке, сопоставляя структуры, грамматику и лексику различных языков, описали много характеристических особенностей национального мышления. Однако “их анализ исходит только из языка, тогда как сам язык вплетен в целостную ткань национального Космо-Психо-Логоса и отражает его жизнь” [57;34]. Ведь естественные национальные языки, по утверждению Г.Д. Гачева, трактуются как голоса местной природы в человеке. У звуков языка прямая связь с пространством естественной акустики, которая в горах иная, чем в лесах иль в степи. И как тела людей разных рас и народов адекватны местной природе, как этнос по космосу, так и звуки, что образуют плоть языка, в резонансе находя гея с национальной природой. Что касается национального склада мышления, то он “материально закреплен в словесности народа”[57;53], то есть в его устном народном поэтическом творчестве, которое является источником богатого опыта взаимоотношений этноса с природой. Например, символом изначального типа мышления этноса и отношений “культура/натура” могла бы служить характерная для всех этнических разновидностей культуры богатейшая коллекция словесно-поэтических обрядов, описывающих человеческий облик с помощью метафор, типа “медвежья голова”, “лебединая шея”, “куриные мозги” и т.п.; равно как перенесение на животного или растение человеческих качеств в выражениях “птица поет”, “трусливый заяц”, “хитрая лиса”, “плакучая ива”. Весьма отчетливо характеризует этот тип отношений культуры и природы «магия, выражающая, с одной стороны, слабость человека, выпрашивающего у природы успех в охоте, дождь, а с другой его убеждение в способности воздействовать на природу, добиться от нее того, что ему нужно” [90;67], то есть убеждение в возможности “договориться” с ней. Важно обратить здесь внимание и на музыкальный фольклор, отражающий “душу 24 |