|
предыдущий исторический период, уступает место субординации, когда первенствующая роль однозначно переходит к власти, вне зависимости от того, находится ли она в наступлении (проблема интеграции), в обороне (проблема легитимации) или в состоянии глубокого кризиса (проблема идентификации). Полиархия, характерная для авторитарно-партикулярной стратегемы сменяется иерархией доминированием отношений по вертикали, когда власть-государство становится первичным, а общество вторичным субъектами взаимодействия. Православие превращается в мощный интегрирующий фактор российского общества, и оно же воплощает легитимирующую силу, на которую ссылается власть, вынужденная объяснять обществу перспективы его развития. Религиозная легитимация, т.е. ссылки на божественный характер царской власти («царь помазанник божий») оттесняет на второй план харизматическую легитимацию (подчеркивание выдающихся личностных качеств самодержца). Аргументацию легитимирующего характера российская власть находит в драматических событиях, связанных с падением Византийской империи (1453 г.). Русь объявляется единственным оставшимся на земле «истинным православным» государством-цивилизацией, а главным идентификатором в этих условиях становится мифологема-идеологема «святая Русь». Таким образом, авторитарно-патриархальная стратегема порождает сакральный тип власти, а общество в данном контексте становится идеологизированным нацеленным на пропитывание «священных замыслов», исходящих от власти. Реформы Петра 1 положили начало глубокому кризису идентичности российского общества. Уничижительная роль, отведенная русским царемреформатором православию, выразившаяся в упразднении патриаршества и превращении религии в элемент государственной власти, востребовала новый центр идентификации самодержавную государственность. В 1832 г. данная тенденция была артикулирована в идеологической формуле 105 |
171 щую роль. В этих условиях общество становится кратолизированным, т. е. выступающим как организованная община по отношению к расколотой власти, которая способна не просто «терпеть» власть, но направлять ее активность в нужное русло (практика призыва на княжение). Исчерпаемость партикулярной стратегемы становится очевидной к концу XV века, когда ключевой стала проблема решительного преодоления фрагментарности бытия российского социума и обслуживающих его политических структур. В зарождающейся авторитарно-патриархальной парадигме/стратегеме координация, характеризующая интеракцию власти и общества в предыдущий исторический период, уступает место субординации, когда первенствующая роль однозначно переходит к власти, вне зависимости от того, находится ли она в наступлении (проблема интеграции), в обороне (проблема легитимации) или в состоянии глубокого кризиса (проблема идентификации). Полиархия, характерная для авторитарно-партикулярной стратегемы сменяется иерархией доминированием отношений по вертикали, когда власть-государство становится первичным, а общество вторичным акторами взаимодействия. Православие превращается в мощный интегрирующий фактор российского цивилизационного топоса и оно же воплощает легитимирующую силу, на которую ссылается власть, вынужденная объяснять обществу перспективы его развития. Религиозная легитимации, т.е. ссылки на божественный характер царской власти («царь помазанник божий») оттесняет на второй план харизматическую легитимацию (подчеркивание выдающихся личностных качеств самодержца). Аргументацию легитимирующего характера российская власть находит в драматических событиях, связанных с падением Византийской империи (1453 г.). Русь объявляется единственным оставшимся на земле «истинным православным» государством-цивилизацией, а главным идентификатором в этих условиях становится мифологема/идеологема «святая Русь». Таким образом, авторитарно-патриархальная стратегема порождает сакральный тип власти, а общество в данном контексте становится идеологизированным нацеленным на пропитывание «священных замыслов», исходящих от власти. 172 Реформы Петра I положили начало глубокому кризису идентичности российского цивилизационного топоса. Уничижительная роль, отведенная русским царем-реформатором православию, выразившаяся в упразднении патриаршества и превращении религии в элемент государственной власти востребовала новый центр идентификации самодержавную государственность. В 1832 г. данная тенденция была артикулирована в идеологической формуле «самодержавие православие народность», предложенной графом С.С. Уваровым. Авторитарно-патриархальная стратегема, в которой еще просматривались человеческие черты власти, уступает место авторитарнобюрократическому структурированию общества в лице государственных органов управления и надзора. Державная легитимация становится решающим аргументом власти в кризисных ситуациях, когда общество начинает бросать ей вызов. (Само)державность как главная ипостась власти востребовала политизированное общество, которое уже было запрограммировано не на «пропитывание» директив власти, а на их безусловное исполнение. Октябрьская революция 1917 г. выявила не столько банкротство правящего режима, что для многих современников тех событий было очевидным, но и более глубокий кризис идентификационного плана потерю «чувства державности». Энергетика авторитарно-бюрократической парадигмы/стратегемы обнаружила свою исчерпаемость, когда под вопрос был поставлен такой главный идентификатор, как «самодержавная Русь». В этих условиях политизированному обществу, у которого недоверие к державной власти присутствовало на «генетическом уровне» была предложена альтернатива в лице «великого учения», обещавшего грандиозные перспективы для него, но требовавшего от него лишь одного безусловного подчинения. Возникающая, таким образом, авторитарио-коммунитарная стратегема означала глубокую трансформацию власти и общества. Власть становится тотальной (партийно-государственной)у а общество социализированным. Тотальность власти проявляется в стремлении контролировать любые формы со |