|
«самодержавие православие народность», предложенной графом С.С. Уваровым. Авторитарно-патриархальиаяп арадигма, в которой еще просматривались человеческие черты власти, уступает место авторитарно-бюрократическому структурированию общества в лице государственных органов управления и надзора. Державная легитимация становится решающим аргументом власти в кризисных ситуациях, когда общество начинает бросать ей вызов. Самодержавность как главная ипостась власти востребовала политизированное общество, которое уже было запрограммировано не на «прочитывание» директив власти, а на их безусловное исполнение. Октябрьская революция 1917г. выявила не столько банкротство правящего режима, что для многих современников тех событий было очевидным, но и более глубокий кризис идентификационного плана потерю «чувства державности». Энергетика авторитарно-бюрократической парадигмы обнаружила свое исчерпание, когда под вопрос был поставлен такой главный идентификатор, как «самодержавная Русь». В этих условиях политизированному обществу, у которого недоверие к державной власти присутствовало на «генетическом уровне» была предложена альтернатива в лице «великого учения», обещавшего грандиозные перспективы для него, но требовавшего от него лишь одного безусловного подчинения. Возникающая, таким образом, авторитарно-коммунистическая парадигма означала глубокую трансформацию власти и общества. Власть становится тотальной (партийно-государственной), а общество «приобщенным». Тотальность власти проявляется в стремлении контролировать любые формы социальной активности, осуществлять патронаж над всеми сегментами общества, выносить вердикт на предмет соответствия человеческого материала «великому учению». Общество в этих условиях могло быть только «приобщенным» т.е. подвергнувшимся всестороннему воздействию со стороны партийно-государственной власти. Пружина цивилизационной (архетипической) парадигмы была сжата до 106 |
172 Реформы Петра I положили начало глубокому кризису идентичности российского цивилизационного топоса. Уничижительная роль, отведенная русским царем-реформатором православию, выразившаяся в упразднении патриаршества и превращении религии в элемент государственной власти востребовала новый центр идентификации самодержавную государственность. В 1832 г. данная тенденция была артикулирована в идеологической формуле «самодержавие православие народность», предложенной графом С.С. Уваровым. Авторитарно-патриархальная стратегема, в которой еще просматривались человеческие черты власти, уступает место авторитарнобюрократическому структурированию общества в лице государственных органов управления и надзора. Державная легитимация становится решающим аргументом власти в кризисных ситуациях, когда общество начинает бросать ей вызов. (Само)державность как главная ипостась власти востребовала политизированное общество, которое уже было запрограммировано не на «пропитывание» директив власти, а на их безусловное исполнение. Октябрьская революция 1917 г. выявила не столько банкротство правящего режима, что для многих современников тех событий было очевидным, но и более глубокий кризис идентификационного плана потерю «чувства державности». Энергетика авторитарно-бюрократической парадигмы/стратегемы обнаружила свою исчерпаемость, когда под вопрос был поставлен такой главный идентификатор, как «самодержавная Русь». В этих условиях политизированному обществу, у которого недоверие к державной власти присутствовало на «генетическом уровне» была предложена альтернатива в лице «великого учения», обещавшего грандиозные перспективы для него, но требовавшего от него лишь одного безусловного подчинения. Возникающая, таким образом, авторитарио-коммунитарная стратегема означала глубокую трансформацию власти и общества. Власть становится тотальной (партийно-государственной)у а общество социализированным. Тотальность власти проявляется в стремлении контролировать любые формы со 173 циальной активности, осуществлять патронаж над всеми сегментами общества, выносить вердикт на предмет соответствия человеческого материала духу и букве «великого учения». Общество в этих условиях могло быть только «социализированным» т.е. подвергнувшимся всестороннему «облучению» со стороны партийно-государственной власти.-Пружина цивилизационной (архетипической) парадигмы была сжата до предела: импульсация гипостазированной власти и синкретического общества приблизилась к критической точке, когда созидательная их интеракция трансформировалась во взаимодействие, оказывающее разрушительное влияние на оба ключевых актора. Интегрирующий потенциал «великого учения» коммунистической идеи на протяжении нескольких десятилетий был исчерпан. А попытки решать проблему легитимации структурирующей роли данного типа власти с опорой опять-таки на «великое учение» («перестройка») быстро обнаружили свою неэффективность и более того, способствовали широкому распространению нигилизма в обществе. Таким образом, к рубежу 80-90-х годов XX века главный идентификатор «советская Русь» подвергся глубокой эрозии, был не в состоянии выступать в качества цементирующей силы цивилизационного топоса. Потребовалось всего несколько дней августа 1991 г., чтобы в очередной раз подвергнуть пространство российской цивилизации глубочайшей встряске и провести радикальную его «инвентаризацию». Распад СССР был воспринят общественным сознанием как драматическое, но не судьбоносное событие, по видимому, и по причине того, что в значительней степени было утрачено чутье державности, а кончина «идейности», в одночасье потерявшей свою силу, подталкивала к спокойному восприятию уменьшения физического пространства (потери части территории) российского цивилизационного топоса. Можно сказать, что в России с начала 90-х годов доминирующей становится авторитарно-утилитарная стратегема, суть которой заключается в том, что произошел откат/отказ от предшествующих стратегем и довольно отчетливо просматривается тенденция все начать «с нуля». Причем речь идет не просто о радикальном разрыве с предшествующей исторической (модусной) стра |