|
общественное сознание, направлять его энергетику по «нужному пути». Не получая мощных смыслонесущих импульсов со стороны власти, российское общество, изначально пораженное синкретизмом, в этих условиях ограничивается задачами своего физического выживания. В политико-культурном смысле оно становится демаркированным, т.е. дезориентированным, потерявшим свой «соционим», свое «название». В то же время соборный синкретизм ищет «высших смыслов», и не получая их со стороны власти, ставит под сомнение актуализированную на данный исторический момент форму ее бытия. Проблема легитимации становится доминирующей, определяющей все стороны политического бытия. Октябрьские события 1993 г. явились фактическим (опредмеченным) выражением политико-культурной проблемы, имеющей архетипические основания в жизнедеятельности российского социума. Эта фаза характеризуется определенным равновесием «силовых полей» власти и общества, что порождает опасность энтропийного плана, когда эти ключевые акторы становятся деконсолидированными, а процессы их взаимодействия приобретают вялотекущий характер с доминированием тенденции к самозамыканию, т.е. состоянию, получившему в научной литературе название «негативного консенсуса».1 Здесь ведущую роль играют не созидательные, а апологетические интенции стремление каждого актора ограничить свою активность защитой своего ценностного поля от вторжения другого, ставшего «чужим». Сложилась ситуация, когда «отчуждение, навязывавшееся извне, сменилось самоотчуждением населения от повседневного участия в политике и самоотчуждением демократических институтов власти от повседневного взаимодействия с населением».2 ' См.: Власть. 1995. № 9. С. 59-60. 2Лапин Н И. Пути России: социокультурные трансформации. М.: ИФРАН, 2000. С. 120. 124 |
235 мой легитимации, которая затрагивает не только ее «продукт» рыночные реформы, призванные коренным образом изменить российское общество, но и ее саму как инициатора данных реформ, когда «эйфория приступа к обновлению страны, расчет на быстрые успехи, нетерпеливость ожиданий стали сменяться разочарованием и горечью от явных и скрытых провалов, ошибок и потерь».17 Массовый энтузиазм и поддержка, исходящая от синкретического общества и умело «приватизированная» властью (фаза интеграции), сменяется разочарованием, недовольством, скепсисом по отношению к технической власти (фаза легитимации). Глубинные культурологические основы подобных импульсационных (мотивационных) метаморфоз российского общества следует искать в том, что претензии к власти заключаются в ее неспособности вбрасывать «высшие смыслы» в общественное сознание, направлять его энергетику по «нужному пути» реализации идеалов социальной справедливости. Не получая мощных метафизических (смыслонесущих) импульсов со стороны власти, российское общество, изначально пораженное синкретизмом, в этих условиях ограничивается задачами своего физического выживания оно становится демаркированным, т.е. дезориентированным, потерявшим свой соционим, свое «название» обществом. В то же время соборный синкретизм взыскует «высшие смыслы», и не получая их со стороны власти, ставит под сомнение актуализированную на данный исторический момент форму ее бытия. Проблема легитимации становится доминирующей, определяющей все стороны интеракции власти и общества. Октябрьская «встряска» 1993 г. явилась фактологической канвой, внешним политическим выражением данной проблемы, имеющей архетипические основания в жизнедеятельности российского социума. Его избыточная энергия получила мощный выброс, а оставшаяся заключена В прокрустово ложе «правил игры» перешедшей в кризисную фазу 17 Топорнин Б.Н. Сильное государство объективная потребность времени// Вопросы философии, 2001. №7.С. 4. 236 развития авторитарно-утилитарной стратегемы. Эта фаза характеризуется определенным равновесием «силовых полей» кратоса и общества, что порождает опасность энтропийного плана, когда эти ключевые акторы становятся деконсолидированными, а процессы их взаимодействия приобретают вялотекущий характер с доминированием тенденции к самозамыканию, т.е. состоянию, получившем в научной литературе название «негативного консенсуса».18 Здесь ведущую роль играют не созидательные, а апологетические интенции стремление каждого актора ограничить свою активность защитой своего ценностного поля от вторжения другого актора, ставшего «чужим». По сути, происходит разрыв между импульсацией логократического (политикокультурного) и субстратного (социо-ментального) пространства, что чревато расколом российского цивилизационного топоса на отдельные локусы. Сложилась ситуация, когда «отчуждение, навязывавшееся извне, сменилось самоотчуждением населения от повседневного участия в политике и самоотчуждением демократических институтов власти от повседневного взаимодействия с населением».19 Весьма показательно, что в одной России, где живет только половина населения СССР, чиновников теперь больше, чем их было во всем Советском Союзе, а площадь, занимаемая госучреждениями, увеличилась после распада СССР в десять (!) раз.20 Данная историческая ситуация, характеризующаяся дуальной оппозицией кратоса и демоса чрезвычайно обостряет проблему идентификации. Можно сказать, что авторитарно-утилитарная стратегема, совместив в себе «буферный» (краткосрочный) и исторический (долгосрочный) статусы, едва став актуализированным регулятором, тут же вступила в третью, заключительную свою стадию, связанную с кризисом идентичности российского социума. В целом можно говорить о триедином проявлении индентификационного кризиса в любом обществе, находящемся в состоянии транзита перехода от '* См.: Власть. 1995. № 9. С. 59-60. 19 Лапин Н.И. Пути России: социокультурные трансформации. М.: ИФРАН, 2000. С. 120. См.: Конфликты и согласие в современной России. -М.: ИФРАН, 1998. С. 120. 303 демаркированным, т.е. дезориентированным, потерявшим свой соционим, свое «название». В то же время соборный синкретизм взыскует «высшие смыслы» и, не получая их со стороны упорядочивающей силы, ставит под сомнение актуализированную на данный исторический момент форму ее бытия. В итоге власть и общество тяготеют к самозамыканию, т.е. состоянию, получившему в научной литературе название «негативного консенсуса». Здесь ведущую роль играют не созидательные, а апологетические интенции стремление каждого актора ограничить свою активность защитой своего ценностного поля от вторжения другого актора, ставшего «чужим». По сути происходит разрыв между импульсацией логократического (политикокультурного) и субстратного (социоментального) пространств, что чревато расколом российского цивилизационного топоса на отдельные локусы. Осуществленный автором анализ позволяет прийти к выводу, что гипостазированная власть и синкретическое общество, будучи ключевыми акторами цивилизационной (архетипической) стратегемы в рамках каждого исторического варианта ее реализации претерпевают глубокую трансформацию, определяющую в решающей степени их природу и характер взаимодействия: кратолизированное общество абсолютно доминирует над номинальной властью, являясь главным творцом «правил игры» (авторитарно-партикулярная стратегема, киевский период); идеологизированное общество находится в состоянии относительного равновесия с сакральной властью, временами уступая ей, как, например, в царствование Ивана Грозного, а временами, как в Великую Смуту добиваясь реванша (авторитарно-патриархальная стратегема, московский период); политизированное общество переходит в подчинение (само)державной власти, сохраняя автономию на низовом (община, земства) уровне (авторитарно-бюрократическая стратегема, петербургский период); социализированное общество попадает в полное подчинение тотальной (партийно-государственной) власти, что приводит к атрофированию потенциала его самоорганизации, самоструктурирования (авторитарно-ком |