противоположном направлении от свобод удельного периода к централизованному вотчинному государству, «при котором право суверенитета и право собственности сливаются до такой степени, что делаются неотличимыми друг от друга, и где политическая власть отправляется таким же образом, как экономическая»1. Это привело к тому, что в отличие от западноевропейской в древнерусской культуре сложилась уникальная конфигурация ментальности, при которой позиция «Я» не столько проращивалась изнутри индивида, сколько выносилась «вовне» и присваивалась всему социуму как целому2. Таким образом, на основании данной методологической посылки сформировавшийся тип российской ментальности может быть назван синкретическим и коммунитарным. Синкретизм видится в том, что произошел не творческий синтез, с одной стороны, «Я», а с другой «Оно» и «Сверх Я», а их тотальное слияние: восприятие мира осуществляется на основе причудливого синтеза активизма и фатализма, светского и религиозного моментов, понимания и переживания. Комм унитаризм есть результат этого слияния симбиоз «Мы», в котором аккумулирована энергетика «Оно» и «Сверх-Я», подчиняющая активность «Я», формирующая восприятие действительности через призму «общей судьбы», перекладывания ответственности на «мир» (социум). В то же время коммунитарный традиционализм на российской почве является не только основой существования и развития общества, но и воспроизводит иерархический порядок, ориентированный матрицентрически. В связи с последним утверждением возникает необходимость рассмотреть психологические основы существования и организации общества, поскольку они не только берут свое начало в архаическом обществе, но и имеют архетипическую природу. Основоположник неофрейдизма Э. Фромм утверждал, что в основе 1 Пайпс Р Россия при старом режиме. М.: Независимая газета, 1993. С. 39. 2 См.: Поляков Л В. Указ. соч. С. 40 70 |
133 ма. Собственно Ренессанс-Реформация и есть стадия культурного синтеза европейского «Я», когда языческое «Оно» и христианское «Сверх Я» вступают в компромисс, позволяющий «Я» европейца Нового времени эффективно принять вызов реальности.2* Приложение этой же схемы к русской истории обнаруживает глубокую специфичность структуры национальной ментальности, построенной на фактическом отсутствии социокультурно маркированной позиции «Я». В отличие от социальной эволюции западноевропейского культурного ареала от централизма ранних каролинских королевств к феодально-договорной структуре, древнерусский социум двигался в противоположном направлении от свобод удельного периода к централизованному вотчинному государству, «при котором право суверенитета и право собственности сливаются до такой степени, что делаются неотличимы друг от друга, и где политическая власть отправляется таким же образом, как экономическая».* 29 Отсутствие социально значимого пространства договора препятствовало становлению позиции «Я», аккумулирующей компромиссную зону, где обеспечивалось бы существование вытесненного языческого «Оно» и сублимированного православного «Сверх-Я». В результате эти две зоны функционировали либо как тождественные, либо как полностью рассогласованные, следствием чего явилось то, что в отличие от западноевропейской в древнерусской культуре сложилась уникальная конфигурация ментальности, при которой позиция «Я» не столько проращивалась изнутри индивида, сколько выносилась «вовне» и присваивалась всему социуму как целому30. Таким образом, на основании данной методологической стратегии сформировавшийся тип российской ментальности может быть назван синкретическим и коммунитарным. Синкретизм видится в том, что произошел не творческий синтез, с одной стороны, «Я», а с другой «Оно» и «Сверх Я», а 2i См.: Поляков Л.В. Путь России в современность: модернизация как деархаизация. М.: ИФРАН, 1998. С. 39. 29 Пайпс Р. Россия при старом режиме. М.: Независимая газета, 1993. С. 39. мСм.: Поляков Л.В. Указ. соч. С. 40. 134 их тотальное слияние: восприятие мира осуществляется на основе причудливого синтеза активизма и фатализма, светского и религиозного моментов, понимания и переживания. Коммунитаризм есть результат этого слияния симбиоз «Мы», в котором аккумулирована энергетика «Оно» и «Сверх-Я», подчиняющая активность «Я», формирующая восприятие действительности через призму «общей судьбы», перекладывания ответственности на «мир» (социум). В то же время коммунитарный традиционализм на российской почве воспроизводит не только общество в ипостаси «структуры», но и иерархический порядок, ориентированный патрицентрически. В связи с последним моментом возникает необходимость рассмотреть психологические основы социального структурирования, поскольку они не только берут свое начало в историческом архаическом обществе, но и имеют архетипическую природу. Основоположник неофрейдизма Э. Фромм утверждал, что в основе организации общества лежат два принципа матрицентрический (матриархальный) или патрицентрический (патриархальный). Ссылаясь на И. Бахофена и Л. Г. Моргана, он подчеркивал, что центральной фигурой первого является мать, а принципом безусловная любовь. Поэтому материнскую любовь нельзя заслужить хорошим поведением, как впрочем, нельзя и потерять ее. Материнская любовь есть милосердие и сострадание, тогда как отцовская любовь воплощает справедливость, ибо она зависит от достижений ребенка и его хорошего поведения. Любовь отца можно потерять, но ее можно вновь заслужить раскаянием и смирением. Эти полюса женский-материнский и мужской-отцовский соответствуют, по мнению Фромма, психологическим начатам в человеке, замыкающимся на милосердии и справедливости, что рождает его самое глубокое желание добиться такого синтеза, в котором они не только утратили бы взаимный антагонизм, но и дополняли и оттеняли бы друг друга31. С точки зрения Э. Фромма, произошедшая в Северной Европе Реформация установила чисто патриархальную форму христианства, когда на основе лютеранства был эли31 См.: Фромм Э. Иметь или быть? М.: Прогресс, 1990. С. 150-151 |