|
неопределенности, не со свойствами, «составом», «материей» развивающихся систем, а с их динамикой, развитием, состоянием»1. Вместе с тем в научной литературе имеет место точка зрения, акцентирующая внимание на эвристической ограниченности понятия «модернизация» применительно к анализу динамичных социальных систем. Так, В.А. Ядов полагает, что использование терминов «модернизация», «переходный период», «переходное общество» не позволяет понять существо происходящих в России изменений по причине того, что исторический вектор этих преобразований не задан, не предопределён. Поэтому наиболее адекватным, свободным от «векторной нагрузки» является понятие «трансформация»2. По этому поводу Н.И. Лапин справедливо замечает: «Действительно, это более общее понятие, включающее трансформации различной направленности. Но это не означает, что исследователь освобождается от поиска ответа на вопрос о направлении трансформации данного общества в конкретных условиях»’. Понятие модернизации, таким образом, характеризует направление (вектор) развития российского общества, как отражение свершившегося исторического факта драматической встречи российской и западной цивилизаций, которая в своем тотальном качестве началась на рубеже ХУП-ХУШ вв. и на протяжении более трех столетий порождает их противоречивый диалог. Правящей элитой России на протяжении многих веков задействована традиция инкультурации определённых культурных форм в народ «сверху» (введение христианства, вестернизация уклада жизни при Петре I, попытки современных реформаторов России «приобщить страну к мировой цивилизации» и т. д.). Но каждый подобная аккультурация вызывала реакцию отторжения, была чревата традиционалистским взрывом с одним результатом — «расколом» российской культуры на две 1 Там же. С. 5. 2 См.: Ядов В А. Россия как трансформирующееся общество (Резюме многолетней дискуссии социологов //Общество и экономика. 1999. -N? 10-11. С. 66. 3 Лапин Н И. Пути России: социокультурные трансформации. M.: ИФРАН, 2000. С. 7 90 |
210 pyio следовало отвергнуть, либо искоренить125. Поэтому модернизм становится тождественным эпохе или стилю, сомкнувшись с проблемой самоидентификации, выбором адекватной модели цивилизационного различия. Будучи относительно молодым, термин «модернизм» отражает фундаментальную общественную интенцию, появившуюся гораздо раньше и сформировавшую универсальную парадигму, являющуюся альтернативой традиционализму в структурировании цивилизационного топоса. Применительно к России модернизация на протяжении почти трех столетий означает приобщение к «значимому другому» западному опыту властного структурирования общества. Данный ориентир становится искушением для российских государственных структур (в определенные исторические периоды времени) и части интеллектуальной элиты (западников, русских либералов и т.д.). Несмотря на то, что модернизация в условиях России носит не имманентный (внутренне обусловленный), а индуцированный (порожденный внешними факторами) характер, нельзя сказать, что каждая историческая попытка ее осуществления проходит бесследно. По мнению Н.Ф. Наумовой, модернизация представляет собой специфическое, самостоятельное состояние социальной системы, имеющее свою логику и механизмы. Именно здесь формируются те новые установки и стереотипы поведения, которые кажутся временными и легко корректируемыми, а оказываются стратегически ориентированными и «непробиваемыми»126 127. Такое отношение к модернизации и переходным периодам созвучно идеологии современной науки, которая «связывает сложность, как фактор неопределенности, не со свойствами, «составом», «материей» развивающихся систем, а с их динамикой, развитием, состоянием»'27. Вместе с тем в научной литературе имеет место точка зрения, акцентирующая внимание на эвристической ограниченности понятия «модернизация» 125 Федорова М.М. Модернизм и антимодернизм во французской политической мысли XIX века. М.: ИФРАН, 1997.-С. 4. 126 См.: Наумова Н.Ф. Рецидивирующая модернизация в России: беда, вина, ресурс человечества. М.: Эдиториал УРСС, 1999.-С. 9. 127 Там же.-С. 5. 211 применительно к анализу динамичных социальных систем. Так, В.А. Ядов полагает, что использование терминов «модернизация», «переходный период», «переходное общество» не позволяет понять существо происходящих в России изменений по причине того, что исторический вектор этих преобразований не задан, не предопределён. Поэтому наиболее адекватным, свободным от «векторной нагрузки» является понятие «трансформация»128. По этому поводу Н.И. Лапин справедливо замечает: «Действительно, это более общее понятие, включающее трансформации различной направленности. Но это не означает, что исследователь освобождается от поиска ответа на вопрос о направлении трансформации данного общества в конкретных условиях»129. Понятие модернизации, таким образом, характеризует направление (вектор) развития российского общества как отражение свершившегося исторического факта драматической встречи российской и западной цивилизаций, которая в своем тотальном качестве началась на рубеже XVII-XVIII вв. и на протяжении более трех столетий порождает их противоречивый диалог. Правящей элитой России на протяжении многих веков, задействована традиция «внесения» определённых культурных ориентиров в народ «сверху» (введение христианства, вестернизация уклада жизни при Петре I, попытки современных реформаторов России «приобщить страну к мировой цивилизации» и т. д.). Но каждый подобный «вброс» вызывал реакцию отторжения, был чреват традиционалистским взрывом с одним результатом «расколом» российской культуры на две субкультуры, одна из которых воплощала народность (традиционализм), а другая ассоциировалась с элитностью (прогрессом на западноевропейский лад). Подобную реакцию подпитывало то, что российское % общество для самоосмысления и самоорганизации постоянно обращалось к «импортируемым» культурным ценностям, будь это византийская традиция государственного и духовного (христианского) обустройства (авторитарнопатриархальная стратегема), технологизация отдельных сторон общественной 128 См.: Ядов В.А. Россия как трансформирующееся общество (Резюме многолетней дискуссии социологов //Общество и экономика. 1999. -№ 10-11. С. 66. 129 Лапин Н.И. Пути России: социокультурные трансформации. -М.: ИФРАН, 2000. С. 7. 297 ножительству как апробированному многими веками способу обустройства общественной жизни; в-третьих, традиционно острое восприятие проблемы социальной справедливости; в-четвертых, стихийный демократизм (с вечевым акцентом), принимающий в «окончательном варианте» форму либо беспредельной вольницы (анархии), либо сверхбюрократизации (тотальной регламентации) общественной жизни; в-пятых, тяготение к этикоцентризму и, как следствие этого, правовой нигилизм, пренебрежительное отношение «верхов» и «низов» к праву как универсальному регулятору важнейших сфер общественного и индивидуального бытия. Надисторический (атрибутивный) уровень политико-культурного развития российского общества воплощен в котрадикции «традиционализммодернизм». Регулятивные механизмы России всегда концентрированно воплощались в двух резко поляризованных общественно-политических стратегемах. Одна из них была направлена на сохранение существующего статус-кво или на возврат к прошлому в соответствии с национально-религиозной спецификой (традиционализм), а другая модернистская воплощала импульсы обновления государства и общества, носителями которой являлись приверженцы радикального переустройства социальной жизни представители политической и интеллектуальной элиты, интеллигенция. Традиционализм в рамках российского цивилизационного топоса бытийствует преимущественно в форме реакции на попытки кратоса (политической и духовной власти) «перепрограммировать», «переналадить», «пришпорить» и т.д. сложившийся естественно-историческим путем способ (парадигму) властного структурирования общества. Правящей элитой России на протяжении многих веков задействована традиция «внесения» определенных культурных ориентиров в народ «сверху» (введение христианства, вестернизация уклада жизни при Петре I, попытки современных реформаторов России «приобщить страну к мировой цивилизации» и т.д.). Но каждый подобный «вброс» вызывал реакцию отторжения, был чреват традиционалистским взрывом с одним результатом «расколом» |