|
патриархальной парадигмы развития России к парадигме, основанной на авторитарно-бюрократических механизмах политического регулирования. Здесь от государственной власти требуется выступать уже не от имени первого властвующего лица (патриарха), каким бы могуществом он не обладал, а от имени «высшей необходимости», перед которой все равны. Статус власти, воплощенный в «Я» сменяется статусом, инкарнированным в «Мы». Это означает, что власть теперь призвана не просто опекать подданных, но давать им проекты будущего общественного устройства, вовлекать массы в дело реализации этих проектов, вести жестокую борьбу с «ересью» — попытками поставить под сомнение значимость социального проектирования, под которым стоит авторство власти. На уровне конкретных политико-культурных форм это отражается в изменении титулатуры российского самодержца. Иван Грозный использовал форму первого лица единственного числа, обращаясь к подданным таким образом: «Се яз царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси...». Появление местоимения «Мы» обусловлено двоевластием после «смуты», когда, например, «окружная грамота» царя Михаила Федоровича от 5 июля 1619 года уже формулируется как «мы, великий государь царь и великий князь Михайло Федорович всея Руси, с отцем своим и богомольным святейшим патриархом Филаретом Никитичем Московским и всея Руси». Принятие этой формулы Петром 1 означало радикальный ментальный сдвиг, трактовка которого, по 3.Фрейду, позволяет сделать вывод о том, что «Я» взяло на себя функции «Сверх-Я». Отсюда появляется термин «отечество», амбивалентный по сути, предполагающий, с одной стороны, близость самодержца подданным («отец»), а с другой холодноватую отрешенность от каждого из них, вследствие обремененности задачей заботиться обо всех подданных без исключения («отечество»). Формирование новой государственной идентичности (переход от Руси как царства к России как империи) дает возможность 92 |
212 жизни на основе западноевропейских стандартов (авторитарнобюрократическая стратегема), восприятие выработанной на Западе идеологии социализма (авторитарно-коммунитарная стратегема) или же характерная для настоящего времени ставка на либерализм как «панацеи от всех зол» (авторитарно-утилитарная стратегема). По мнению В.В. Ильина, модернизация в России протекала как вынужденная самовестернизация, характерной приметой которой было индустриальное сближение с Западом, сопровождавшееся усилением социального сближения с Востоком. Темповая модернизация по-российски есть заимствование западных индустриальных технологий наряду с заимствованием восточных социальных технологий: от Петра I до большевиков имел место причудливый сплав ультразападного индустриализма (научный и технический прогресс) с ультравосточным деспотизмом (абсолютизм, крепостничество)130. Первенствующая роль российской государственной власти в модернизационных процессах не вызывает сомнения. Вместе с тем необходимо учитывать глубинные трансформации самой власти, позволяющие ей выступать в качестве первичного субъекта модернизации. Данное качество начинает формироваться на рубеже XVI1-XVI1I веков в период петровских реформ. Это «стыкуется» с тем, что авторитарно-патриархальная стратегема структурирования цивилизационного пространства сменяется стратегемой, основанной на авторитарно-бюрократических механизмах решения данной задачи. Здесь от государственной власти требуется выступать уже не от имени первого властвующего лица (патриарха), каким бы могуществом он не обладал, а от имени «высшей необходимости», перед которой все равны. Статус власти, воплощенный в «Я» сменяется статусом, инкарнированным в «Мы». Это означает, что власть теперь призвана не просто опекать подданных, но давать им проекты будущего общественного устройства, вовлекать массы в дело реализации этих проектов, вести жестокую борьбу с «ересью» попытками поставить под сомнение значимость социального проектирования, под которым стоит авторство власти. 130 См.: Россия: опыт национально-государственной идеологии. М.: Изд-во МГУ, 1994. С. 102. 213 На «осязаемом» уровне это видно в том, как изменяется титулатура российского самодержца. Иван Грозный в своих грамотах использовал форму первого лица единственного числа, обращаясь к подданным таким образом: «Се яз царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии...». Появление местоимения «Мы» обусловлено двоевластием после «смуты», когда, например, «окружная грамота» царя Михаила Федоровича от 5 июля 1619 г. уже формулируется как «мы, великий государь царь и великий князь Михайло Федорович всея Русии, с отцем своим и богомольным святейшим патриархом Филаретом Никитичем Московским и всея Русии». Принятие этой формулы Петром I означало радикальный ментальный сдвиг', трактовка которого, по 3. Фрейду, позволяет сделать вывод о том, что «Я» взяло на себя функции «Сверх-Я». Отсюда появляется термин «отечество», амбивалентный по сути, предполагающий, с одной стороны, близость самодержца подданным («отец»), а с другой холодноватую отрешенность от каждого из них, вследствие обремененности задачей заботиться обо всех подданных без исключения («отечество»). Формирование новой государственной идентичности (переход от Руси как царства к России как империи) дает возможность власти открыто выступать со своими модернизационными проектами. Легитимность действий власти теперь оправдывается государственной необходимостью, отождествляемой с «высшей необходимостью». Процесс модернизации в России, характеризуется как унифицирующими (общемировыми) так и специфицирующими (особыми) чертами его развития. Важнейшей спецификацией модернизационных процессов в России является ключевая роль в этом государства. Причем редукция преобразовательной активности исключительно к государственным началам изначально заложена в российском цивилизационном архетипе. Как отмечают В.В. Ильин и А.С. Ахиезер, стержень, движущую пружину социогенезиса русской истории составляет феномен державной власти. Государство в наших условиях носитель наиболее фундаментальных, универсальных начал, играющих роль объединительного принципа для разноликого конгломерата социальных, конфес |