|
власти открыто выступать со своими модернизационными проектами. Легитимность действия власти теперь оправдывается государственной необходимостью, отождествляемой с «высшей необходимостью». Процесс модернизации в России характеризуется как уни инфицирующими (общемировыми), так и специфицурующими (особыми) чертами его развития. Важнейшей спецификацией модернизационных процессов в России является ключевая роль в этом государства. Причем редукция преобразовательной активности исключительно к государственным началам изначально заложена в российском цивилизационном архетипе. Как отмечают В.В.Ильин и А.С.Ахиезер, стержень, движущую пружину социогенеза русской истории составляет феномен державной власти. Государство в наших условиях носитель наиболее фундаментальных, универсальных начал, играющих роль объединительного принципа для разноликого конгломерата социальных, конфессиональных, культурных структур, по большей части ограниченных в своих идейно-смысловых, ценностных ориентациях.1. Причины этого они видят в природе российской цивилизации, ибо «в многонациональном, поликонфессиональном, социально неоднородном, граждански конфликтном, геополитически неустойчивом, нестабильном мире налаживать интеракцию, консолидировать субъектов воспроизводственной деятельности способен лишь мощный властногосударственный фактор»2. Модернизационная активность государственной власти выливалась в своеобразную цепь «революций сверху», осуществляющихся зачастую насильно и вопреки устремлениям широких слоев общества.3 Это неизбежно порождало раскол российского общества, проявляющийся в столкновении «большой» (подразумевающей динамизацию общественного уклада) и «малой» (ориентированной на статичное самоструктурирование 1 См.: Ильин В. В., Axuejep АС. Российская государственность: истоки, традиции, перспективы. М : ИздвоМГУ, 1997.-С. 161. 2 Там же. } См.: Эйдельман Н Я. «Революция сверху» в России. М.: Книга, 1989. 93 |
213 На «осязаемом» уровне это видно в том, как изменяется титулатура российского самодержца. Иван Грозный в своих грамотах использовал форму первого лица единственного числа, обращаясь к подданным таким образом: «Се яз царь и великий князь Иван Васильевич всея Русии...». Появление местоимения «Мы» обусловлено двоевластием после «смуты», когда, например, «окружная грамота» царя Михаила Федоровича от 5 июля 1619 г. уже формулируется как «мы, великий государь царь и великий князь Михайло Федорович всея Русии, с отцем своим и богомольным святейшим патриархом Филаретом Никитичем Московским и всея Русии». Принятие этой формулы Петром I означало радикальный ментальный сдвиг', трактовка которого, по 3. Фрейду, позволяет сделать вывод о том, что «Я» взяло на себя функции «Сверх-Я». Отсюда появляется термин «отечество», амбивалентный по сути, предполагающий, с одной стороны, близость самодержца подданным («отец»), а с другой холодноватую отрешенность от каждого из них, вследствие обремененности задачей заботиться обо всех подданных без исключения («отечество»). Формирование новой государственной идентичности (переход от Руси как царства к России как империи) дает возможность власти открыто выступать со своими модернизационными проектами. Легитимность действий власти теперь оправдывается государственной необходимостью, отождествляемой с «высшей необходимостью». Процесс модернизации в России, характеризуется как унифицирующими (общемировыми) так и специфицирующими (особыми) чертами его развития. Важнейшей спецификацией модернизационных процессов в России является ключевая роль в этом государства. Причем редукция преобразовательной активности исключительно к государственным началам изначально заложена в российском цивилизационном архетипе. Как отмечают В.В. Ильин и А.С. Ахиезер, стержень, движущую пружину социогенезиса русской истории составляет феномен державной власти. Государство в наших условиях носитель наиболее фундаментальных, универсальных начал, играющих роль объединительного принципа для разноликого конгломерата социальных, конфес 214 сиональных, культурных структур, по большей части ограниченных в своих идейно-смысловых, ценностных ориентациях13'. Причины этого они видят в природе российского цивилизационного топоса, ибо «в многонациональном, поликонфессиональном, социально неоднородном, граждански конфликтном, геополитически неустойчивом, нестабильном миру налаживать интеракцию, консолидировать субъектов воспроизводственной деятельности способен лишь мощный властно-государственный фактор»131 132. Модернизационная активность государственной власти выливалась в своеобразную цепь «революций сверху», осуществляющихся зачастую насильно и вопреки устремлениям широких слоев общества.133 Это неизбежно порождало раскол российского цивилизационного топоса, проявляющийся в столкновении «большой» (подразумевающей динамизацию общественного уклада) и «малой» (ориентированной на статичное самоструктурирование общества) традиций. В итоге модернизация общества превращалась в модернизацию государства в лице создания развитой системы бюрократического регулирования общественной жизни, насаждения государственного сектора в экономике, повышения роли и значения репрессивных органов. Показательно, что важную роль в подготовке и реализации столыпинской аграрной реформы (модернизации) играло Министерство внутренних дел, в ведении которого находилось земское и крестьянское управление.134 А уже в другую историческую эпоху вполне «естественным» считалось курирование шефом МВД Берией советского «атомного проекта». Государственная власть, будучи монопольным игроком в российском цивилизационном пространстве могла «позволить» себе выступать как в роли радикального реформатора общества (Петр I, Александр II, Горбачев), так и во131 См.: Ильин В.В., АхиезерА.С. Российская государственность: истоки, традиции, перспективы. М: Изд-во МГУ, 1997.-С. 161. 132 Там же. ljJ См.: Эйдельман Н.Я. «Революция сверху» в России. М.: Книга, 1989. 134 Сил Донников С.Д. Столыпинская программа аграрной модернизации России//Реформаторские идеи в социальном развитии России. M.: ИФРАН, 1998. С.234. |