|
столетия. Более того, оно стало одновременно и культурным феноменом, воспроизводящим не только актуальный, но и прошлый опыт, зафиксированный в сложившихся стереотипах российского национального сознания.1 Наряду с этим модернизационные процессы в России подпитывались внешним фактором геополитического характера, в частности, неудачным исходом для России ряда войн (Крымской, русскояпонской, первой мировой войны), что стало сигналом для властвующей элиты не только к артикуляции реформаторских проектов, но их реализации в той или иной степени. В то же время, признавая роль «значимого другого» Запада в российских модернизационных процессах, необходимо избегать соблазна переносить на них фундаментальные характеристики западной цивилизации, которые в данном контексте неизбежно будут формализованы, оторваны о жизни. Так, попытки современных российских реформаторов исходить из тезиса о том, что человеческая природа определяется «дальновидным эгоизмом» (индивидуализмом) есть образчик непродуманной, утопической универсализации интерпретационной модели человека, появившейся на Западе и зачастую малопродуктивной в иной цивилизационно-культурной среде. На самом деле даже экономические законы имеют не гипостазированный (самодовлеющий) статус, а являются продуктом соответствующей цивилизационной, исторической, антропологической «ауры», воплощают результирующий вектор развития, определяемый многими факторами. Как справедливо отмечает Б.Г. Капустин, тезис об универсальности и «базисности» для России продемонстрированных Западом экономических законов требует доказательства, что в России имеются те же или аналогичные им по своему эффекту нравственно-культурно-институциональные факторы, которые на 1 См:. Дияигенский ГГ «Запад» в российском общественном сознании //Общественные науки и современность.-2000.-№5.-С. 5. 99 |
219 сийского социума. Модернизация не всегда однозначно приводит к деархаизации общественных структур, а более того, при определенных условиях может даже способствовать усилению архаических тенденций (например, тотальное «насаждение» коллективной собственности после Октября 1917 г.). Немаловажным представляется вопрос о влиянии эндогенных (внутренних) и экзогенных (внешних) факторов на модернизационные процессы в России. Несомненно справедливой представляется точка зрения о некорректности недооценки внутренних факторов саморазвития при анализе российской модернизации и шире российской истории.144 145 Вместе с тем, как представляется, неправомерно преуменьшать роль «значимого другого» западного цивилизационного ареала. Отношение к Западу (базовым ценностям западной цивилизации) является важным фактором исторического развития России, по крайней мере, в последние три столетия. Более того, оно стало одновременно и культурным феноменом, воспроизводящим не только актуальный, но и прошлый опыт, зафиксированный в сложившихся стереотипах российского национального сознания.*45 Наряду с этим модернизационные процессы в России подпитывались внешним фактором геополитического характера, в частности, неудачным исходом для России ряда войн (Крымской, русско-японской, первой мировой войны), что стало сигналом для властвующей элиты не только к артикуляции реформаторских проектов, но их реализации (последовательной или нет ~ другой вопрос). В то же время признавая роль «значимого другого» Запада в российских модернизационных процессах необходимо избегать стремления, соблазна переносить на них фундаментальные характеристики западной цивилизации, которые в данном контексте неизбежно будут формализованы, оторваны о жизни. Так, попытки современных российских реформаторов исходить из презумпции согласно которой человеческая природа определяется «дальновидным эгоизмом): (индивидуализмом) есть образчик непродуманной, утопической универсали144 См.: Поляков Л.В. Методология исследования российской модернизации//Полис. 1997. № 3. С. 15. 145 СмДилигенский Г Г. «Запад» в российском общественном сознании //Общественные науки и современность. 2000. ~ №5. С. 5. 220 зации интерпретационной модели человека, появившейся на Западе и зачастую малопродуктивной (и справедливо отвергаемой!) в иной цивилизационнокультурной среде. Отсюда, например, вытекает посылка, ориентирующая на то, что стоит «дать свободу» человеку (как на Западе), а все остальное «приложится». На самом деле те же экономические законы имеют не гипостазированный (самодовлеющий) статус, а являются продуктом соответствующей цивилизационной, исторической, антропологической «ауры» (инвариантных условий), реализуются не в рамках жестких детерминант, а скорее воплощают результирующий вектор развития, определяемый многими факторами. Как справедливо отмечает Б.Г. Капустин, тезис об универсальности и «базисности» для России продемонстрированных Западом экономических законов требует доказательства, что в России имеются те же или аналогичные им по своему эффекту нравственно-культурно-институциональные факторы, которые на Западе сделали экономику «базисной» сферой, а ее законы естественноисторическими146. ' Говоря о традиционалистско-модернистских коллизиях, сотрясающих российский социум, представляется необходимым сделать следующую ремарку принципиального плана. В условиях России власть (политическая и духовная) выступает в модернистском обличье именно по причине слабости общества, незрелости и несформированности его структур, засилья в повседневной жизни синкретизма (безответственности) в ущерб гражданственности (ответственности). Поэтому апелляция кратоса к обществу в начальный период очередной новации (модернизации) довольно скоро сменяется самоизоляцией, безразличием к нуждам демоса, что можно считать своеобразным традиционным способом бытия власти. Причем здесь уже не имеет принципиального значения, какой достигнут результат «успех» или «неудача». Таким образом, получается, что в попытке преодолеть «косность» (традиционализм) общественных структур власть в конечном счете выступает в роли фундаментального традиционалиста, использующего апробированный веками опыт «работы» с социумом. 146 См.: Капустин Б.Г. Либеральная идея и Россия (пролегомены к концепции современного российского либерализма) //Куда идет Россия ? Ч. I. М., 1995. С. 419. |