скрывать, а наоборот, выносить на поверхность, делать её достоянием гласности. На основе данных примеров было бы неверно делать вывод о том, что в английском и татарском языках существует противопоставление понятия истины по аналогии представлений “верх низ” (то есть для английского языка характерно расположение истины глубоко внизу, вне досягаемости человека, а для татарского языка на поверхности). В случае Тги(Ь апб ой аге аЬоуе мы имеем дело с импликацией и выводом, основанными на аналогии, которые представляют истину как нечто досягаемое. Наши знания о мире позволяют нам заключить, что истина находится на поверхности, выше любой толщи противоречивых мнений. Интерпретация данного высказывания складывается из следующих этапов: фоновые знания (ой 1$ а1\уау$ аЬоуе \уа1ег Ьссаизе (Ьеу аге уегу сНЯегеп*); сравнение и вывод, делаемый на его осногтании (ПткЬ 1$ аЬоуе 5тЙ1); фоновые знания (1гиЛ боев по( Ье1оп§ (о Й1е са1е§огу оГНяшбз); применение критерия релевантности (1гиЙ1 сап’1 Ье аЬоуе \уа1ег); импликатура, создаваемая этим противоречием (ишЬ 15 аЬоуе зггпЬ ЙШ1$ уегу бШ*егеп1 Ггот й иЩгШй/Пе). На основе примеров проанализированного нами пословичного фонда английского и татарского языков можно ещё раз проследить распространённое явление: абстрактное представлено через конкретное, что является неотъемлемой чертой человеческого мышления и сознания, ведёт своё начало от древнейших времён и пронизывает всю семантическую систему языка. Абстрактная сущность (гиМдереслек переосмысляется как нечто осязаемое, предметное или как нечто, с чем можно совершать конкретные, наглядные действия. Переосмысление “Нез а1 1Ье Ьоиош оГ а \уеП7“ескэ калка” возможно, только если представить ШйЫдореспек как некий предмет, ограниченный в пространственном измерении и осязаемый. Итак, проанализировав примеры пословиц в английском и татарском языках, мы выделили ряд концептуальных метафор: ‘Истина человек, живое существо’, ‘Истина дерево’, ‘Истина физическая сущность’, ‘Истина яд, горькое лекарство’, ‘Истина неизбежность’, ‘Истина 134 |
Щ является релевантным. Никакой количественной перестройки в структуре виртуального значения и составе сем при этом не происходит, меняются ситуативно мотивированные акцентировки, угол освещения семной структуры в её конкретно-речевой реализации. Компонент значения “Гог а зирр1у оГ \уа*ег, оП, ог ^аз” приглушается. Сочетание а* 1Ье ЬоПош оГ а \уе11, где Ьо«ош 1Не беерсз! раг1 оГ $оше1Ып§, 1Ье раП оГ зоте1Нт§ 1На*13 ШпЬез* а\уау (МЕБ), имеет тот эффект на значение, что в нём в фокус внимания выходит семантический признак “удалённость от поверхности’", “большая глубина”, а все остальные отступают на задний план осознания. Эксплицируя предполагаемый дистинктивный признак, получаем избыточное, плеонастичное высказывание: ТгшЬ Иез а* 1Ье ЬоПош оГ а \уе11 апс! уегу беер апё уегу Гаг. Следовательно, именно этот признак и подлежит расшифровке в (65). Компонент “очень глубоко” получает усиление до степени “глубже, чем может достать человек”. В примере (66) также происходит намеренное нарушение коммуникативного принципа истинности (не следует искать истину на дне моря). Пары взаимозаменяемых высказываний 1гшЬ 15 аг гЬе ЬоПош оГ 1Не зеа —> ПтПЬ 15 уегу <1еер/Гаг различаются значением интенционального преувеличения. На основе примеров (65) и (66) можно ещё раз проследить распространённое явление: абстрактное представлено через конкретное, что является неотъемлемой чертой человеческого мышления и сознания, ведёт своё начало от древнейших времён и пронизывает всю семантическую систему языка. Абстрактная сущность 1ги1к переосмысляется как нечто осязаемое, предметное или как нечто, с чем можно совершать конкретные, наглядные действия. Переосмысление “Пез а! 1Ье Ьо«ош оГ а \уе1Г возможно, только если представить (ги(И как некий предмет, ограниченный в пространственном измерении и осязаемый. Пример (67) оп1у йте \уШ 1е11: “\Меп \уП1 Не йтзЬ гератп^ Ыз саг? Оп1у Пте \уШ 1еП” требует некоторых пояснений, поскольку на первый взгляд в нём отсутствуют какие-либо номинаторы истины. 129 азсеп( ир Ше 1ас1с1ег)9 в-третьих, с положительными характеристиками, такими как честность или другими высокими нравственными нормами поведения (ср. ЗЬе Ьаз уегу Ы^Ь з1апс!агс1з. ТЬе ргезМеп!1оок *Ье шога1 §гоипс1. ТЬеу аге Гте, ирз^апсКпд сШгепз). Смысл выражений, подобных (71), в том, что Бог, как воплощение всех положительных качеств, не может не находиться сверху по отношению к человеку, и это утверждение не нуждается в дополнительных доказательствах, а значит истина в (71) выступает как истина-ясность. В случае (72) ТгШк апД оИ аге аЬоуе мы имеем дело уже не с пресуппозицией, как в (67), а с импликацией и выводом, основанными на аналогии. Наши знания о мире позволяют нам заключить, что истина находится на поверхности, выше любой толщи противоречивых мнений. Интерпретация высказывания (72) складывается из следующих этапов: фоновые знания (оП 15 а!\уауз аЬоуе жа1ег Ьесаизе 1Ьеу аге уегу <ИНегеп1); сравнение и вывод, делаемый на его основании (ггиШ 15 аЬоуе зшГЬ); фоновые знания (тйЬ боез по* Ье1оп§ 1о 1Ье са1е§огу оГНцшск); применение критерия релевантности (1ппЬ сапЧ Ье аЬоуе \уа!ег); импликатура, создаваемая этим противоречием (1ги*Ь 15 аЬоуе зппЬ 1Ьа* 15 уегу сНГГегет й*от и — иптпЬ / Не). Разноплановые характеристики истины можно было бы связать с тем, что “истина знак двоения”, а это значит, абсолютная, единственная истина, вероятно, непостижимая, принадлежит “иному”, идеальному миру, противопоставленному земной реальности, где живёт “частная истина” (Хромова, 2002:8). Но по нашему мнению, объяснение этому феномену следует искать и в оппозиции предметная (указательная) уз. логическая (описательная) истина. Кратко подведём итог параграфа. И философский, и лингвистический анализ концепта “истина” дают право разделить концептуальное пространство внешней истины на две области предметная и логическая, истина-ясность и аналитическая истина. Между ними нет и не может быть пропасти, поскольку |