|
влиятельной политической силы. Такая постановка вопроса наталкивалась на естественное недоумение руководства страны, которое, однако, не отвергало указанную точку зрения полностью, а лиш ь считало корректировку значения термина «самоопределение» преждевременной из тактических соображений. Это говорит о том, что сразу же после революции при определенных обстоятельствах российские народы имели реальную возможность полностью потерять надежду на создание национальных государственных образований. Тем более что в правящ их кругах имела место и такая позиция, согласно которой никто, даже рабочий класс, не имел прав на решение вопроса о самоопределении. Ему предписывалось действовать в рамках строгой пролетарской централизации и пролетарского объединения. Как известно, еще до революции больш евики пропагандировали сохранение российских традиций в сфере государственного строительства. Наиболее приемлемой моделью для них являлось централизованное унитарное государство с образованием национально-территориальных автономий. Но развитие событий в национальных регионах скорректировало планы. На первый план была выдвинута идея создания федерации для того, чтобы закрепить малые народы в составе Российской Ф едерации. В Конституции она нашла отражение только в качестве переходной модели от «принудительного царского унитаризма» к «братскому объединению трудовых масс всех наций и племен России». Лозунг о праве наций на самоопределение являлся действенным средством популяризации внутренней политики, но власть рассчитывала на то, что ни одна нация не сможет им воспользоваться и развиваться самостоятельно. Поэтому не было каких-либо программ политических преобразований в среде народов и народностей, учитывавш их исторические традиции, условия сущ ествования или ментальность той или иной этнической группы. Однажды созданная трафаретная модель организации местного управления распространялась на всю территорию страны. П ри этом правительство исходило из стремления выделить управление национальными 334 |
правило, политическими целями и считали, что малые и большие народы просто не имеют опыта государственного строительства, да и их экономическое состояние отнюдь не способствовало росту сепаратистских тенденций. В противовес этим убеждениям положение в национальных образованиях характеризовалось индифферентностью, прагматическими соображениями и достаточно спокойным восприятием той роли, которая отводилась им в рамках национального государства. Этим объясняется то, что в ряде регионов с нерусским населением вопрос об автономном статусе вообще снимался с повестки дня с мотивировкой отсутствия для этого необходимых национальных кадров и развитой промышленности. Так произошло, в частности в Дагестане летом 1920 года, руководство которого предпочло непосредственно войти в состав Российской Федерации [2]. Думается, что в этом плане не лучшим образом обстояли дела и в других национальных образованиях, в том числе заселенных адыгами. Что касается позиции центральной власти, то она не обременяла себя разработкой каких-либо специальных программ политических преобразований в среде народов и народностей, учитывавших исторические традиции, условия существования или ментальность той или иной этнической группы. Независимо от этих факторов, однажды созданная трафаретная модель организации местного самоуправления распространялась на всю территорию огромной страны. В соответствии с целями государственного строительства только таким образом можно было достигнуть желанной централизации в рассматриваемой сфере. При этом правительство исходило из стремления выделить управление национальными образованиями не только в составе федерации, но и отдельных ее регионов. Применительно к адыгским и некоторым другим народам сложность реализации провозглашенного принципа заключалась в том, что они были разбросаны по большой территории и компактно проживали сразу в нескольких районах Северного Кавказа. Кроме того, отдельные этнические 83 148 центральные органы. До революции партия большевиков склонялась к построению унитарного государства, однако, практика противостояния с политическими оппонентами заставила пересмотреть идеологические установки. Свои коррективы в этот процесс внес и национальный вопрос, от решения которого зависел уровень поддержки советской политики в национальных регионах. Стремление малых народов к реализации лозунга о свободном самоопределении на первом этане было выгодно партии большевиков. С одной стороны, можно было легко удовлетворить жажду власти национальных лидеров, с другой укрепить свои собственные позиции. После этого федерация стала своеобразным средством достижения главной цели построения социализма. В целом, в первые годы советской власти в стране практиковался дифференцированный подход к построению системы местного самоуправления, но правительственные инстанции оставляли за собой право диктовать порядок и содержание взаимоотношений и с местными советами, и с областными властями. На этом этапе, собственно, и возникла потребность соединения в одно целое перспектив решения национального вопроса в России и организации власти на местах. Выход был найден в создании национально-территориальных образований, что сыграло существенное значение в деле расширения власти советов и укрепления ее позиций на территории всего государства. Национальная составляющая давала возможность использования этнических механизмов управления, территориальный аспект сохранял все существовавшие вертикали и выстраивал систему местного самоуправления. Лозунг о праве наций на самоопределение являлся действенным средством популяризации внутренней политики, но власть рассчитывала на то, что ни одна нация не сможет им воспользоваться и развиваться самостоятельно. Поэтому не было каких-либо программ политических преобразований в среде народов и народностей, учитывавших исторические традиции, условия существования или ментальность той или иной 149 этнической группы. Однажды созданная трафаретная модель организации местного самоуправления распространялась на всю территорию страны. При этом правительство исходило из стремления выделить управление национальными образованиями не только в составе федерации, но и отдельных ее регионов. Применительно к адыгским и некоторым другим народам сложность реализации провозглашенного принципа заключалась в том, что они были разбросаны по большой территории и компактно проживали сразу в нескольких районах Северного Кавказа. Проблема национально-территориального обустройства органов местной власти заключалась в том, что до революции между регионами сложились устойчивые хозяйственные связи, в то время как созданные органы самоуправления в автономиях не располагали необходимыми для их поддержания и развития полномочиями. Особенностью советской эпохи в развитии системы самоуправления на территории национальных образований являлось активное участие в этом процессе партийных органов. В этих целях уже через год после революции в стране действовало Центральное бюро мусульманских организаций РКП(б). Федеративное устройство государства предполагало непременное решение вопроса о разграничении полномочий между центром и местными органами власти. В этом вопросе также наблюдались трудности, так как юридических норм существования федерации, несмотря на ее фактическое наличие, не было создано. Если же говорить о правовой природе автономной области, то она была определена в конституции 1925 года, а до этого момента официального статута не имела. В 1920-х годах в рассматриваемой сфере происходили такие преобразования, которые свидетельствовали не о местном самоуправлении, а о системе государственного управления регионами, процесс централизации которой был завершен созданием Совета национальностей ЦИК Союза. В адыгейских районах и отделах власть после революции осуществлялась комитетами спасения социалистической революции, временными |