Проверяемый текст
Отечественная культура как предмет культурологии [Текст] : учеб. пособие / А. П. Марков ; С.-Петерб. Гум. ин-т профсоюзов. - Санкт-Петербург : СПбГУП, 1996. - 288 с.
[стр. 106]

106 тости взаимодействующих культурных систем, и основная причина их взаимонепонимания заключается в том, что вопросы и ответы одной не входят в проблемное поле другой, остаются как бы за границей ее сознания.
Следовательно, консолидирующие идеи и ценности, отражая национальную (и этническую) специфику, должны нести в себе общечеловеческий смысл.
Как правило, в условиях естественного саморазвития культуры ее аутентичность и самотождественность
обретается в неантагонистическом соотношении национального и общечеловеческого.
Отмечая
односторонДанилевского отрицал общечеловеческий турных процессов, Н.А.Бердяев писал: “одинаково верно утверждение, что * культура всегда национально-своеобразна и что существует общечеловеческая культура.
Универсально-человеческое находится в индивидуальнонациональном, которое делается значительным именно своим оригинальным достижением этого универсально-общечеловеческого”.
И далее он приводит пример Достоевского и Толстого, появление которых невозможно на Западе, но именно в силу того, что они были русскими по духу, они смогли выразить универсально-человеческое по своему значению .
Таким образом, основа развивающего и взаимообогащающего диалога различие культур, их неравенство
друг другу и одновременно аутентичность каждой из взаимодействующих сторон.
В таком случае возникает встречное движение дополнения не механическое и случайное, а продиктованное дефицитами собственного развития, которые ощущаются непосредственно, в момент диалога.
Лишь с позиции своего инобытия другая культура (система ценностей, мировоззрений) обогащает и развивает “меня” как представителя “моей” культуры, а, следовательно, и культуру в целом.
Уравнивание культур, не зависимо от того, каким способом оно осуществляется насильственной унификацией или “добровольной”
конк * вергенциеи, непродуктивно и чревато защитными реакциями искусственным обособлением культуры, ее противопоставлением всем другим культурным сообществам, повышением напряженности в межнациональных отношениях.
Уроки отечественной истории свидетельствуют: идеология и практика “всеобщего расцвета” и
•Ь сближения 1Бердяев Н.А.
Судьба России.
С.
100.
[стр. 1]

Глава 1.
Диалог культури проблемы национально-культурной самобытности Процесс саморазвития культурных системэто постоянное взаимодействие и взаимообусловленность составляющих их структурных единиц, это взаимообогащающий диалог культурных миров, каждый из которых свои смысловые глубины, свою уникальность и самотождественностьобнаруживает и раскрывает в зоне коммуникациии взаимосоотнесения ценностей, норм, значений, мировоззрений, способов постижения мира, идеалов и смысла человеческой жизни.
Диалог культур наиболее интенсивно и продуктивно осуществляется в “пограничном” пространстве, на границе культурных миров, где каждая культура в контексте чужой культурной традиции выявляет свою сущность в предельной, обнаженной форме.
Однако в реальности взаимодействие между культурами может строиться по различным моделям: 1) Диалог культур, в процессе которого происходит взаимообмен ценностями и каждая культура в сравнении с другой обретает свою индивидуальность, осознает то, что отличает ее от других.
На уровне взаимодействия культурных явлений как относительно самостоятельных систем (идеологий, мировоззрений, культур различных этнических групп) эта модель работает лишь в том случае, если взаимодействующие субъекты “равны себе”, т.е.
самотождественны, аутентичны.
2) Аккультурация (М.Мид, Б.Малиновский), которая характеризует специфику взаимодействия культурных системв случае их неравенства или неаутентичности одной из них.
Контакт в таком случае теряет свою диалогическую природу и принимает односторонний характер одна культура находится в роли “реципиента”, производя оценку и отбор различных элементов “донорской” культуры, отторгая или адаптируя (синкретизируя) их.
Эти процессы могут принимать форму экспансии культурных ценностейиз одного центра, претендующего на роль ведущего в экономическом и культурном отношении, а могут происходить в форме добровольного подражания и заимствования элементов других культур в силу их субъективной значимости.
Содержание и характер механизмов аккультурации определяется общим уровнем развития общества, степенью авторитарности государства и целым рядом других факторов социального, экономического и культурного характера.
3) Негативная конвергенция, когда в процессе взаимодействия “неподлинных” культур каждая из них усваивает те элементы другой, которые в контекстеее содержания начинают играть деструктивную роль.
Таким образом, подлинный диалог предполагает cамотождественность, аутентичность взаимодействующих культур.
Это качество культурного организма можно рассматривать в двух плоскостях: “бытийное”, эмпирическое тождество самой себе (историческая преемственность культурных ценностей, норм, образа жизни и т.д.) и соответствие (тождество) культурного самосознания реальностям культурного бытия.
В бытийном, эмпирическом смысле аутентичная культураэто культура подлинная, неотчужденная от своей истории, объединяющая настоящим свое прошлоеи будущее, отражающая и максимально раскрывающая природу национального характераи психологии.
На уровне самосознания аутентичность достигается пониманием и утверждением своей непохожести, различия путем генерирования идей, символов и образов, соответствующих внутренней сущности культуры и способствующих консолидации и идентичности личностей и социально-этнических групп, а в конечном счете обеспечению национально-культурной солидарности общества.
Это весьма существенный момент культурной аутентичности, ибо многообразие может органично существовать и максимально раскрывать свою природу лишь в связи с целым, единым.
Ликвидация или отсутствие смыслового центра культуры неизбежно ведет к распаду и составляющих ее элементов.
Э.Дюркгейм, анализируя связи, которые объединяют людей в социально-культурные сообщества, выделял два механизма солидарности: механический и органический .[1] Механическая солидарностьоснована на неразвитости общественного организма и сходстве социальных функций составляющих его индивидов, она более характерна для архаических обществ.
Органическая солидарностьоснована на разделении труда, обмене человеческой деятельностью и ее продуктами и вытекающей отсюда зависимости индивидов друг от друга, потребности в социальной организации.
Рассматривая солидарность как высшую моральную ценность, Э.Дюркгейм переносил эту оценку и на процесс разделения труда, который обеспечивает потребность в социальном единстве, компенсирует утраченное современным обществом коллективное сознание.
В этой связи экономические и культурные кризисы капиталистического общества Дюркгейм считал случайным отклонением от нормы, объяснял недостаточно урегулированными отношениями между различными классами.
Основную причину кризиса культуры (культурной аномалии) Дюркгейм видел в ее отставании от экономики, в несоответствии нравственных основ новым экономическим отношениям.
Однако современный контекст культурных процессов и специфика российской культуры позволяют обозначить еще один механизм (и соответствующий уровень) общественной солидарностидуховный, который выходит за границы экономических отношений и основывается на идентификации граждан с базовыми для данной культуры ценностями и символами, составляющими ее глубинный мировоззренческий слой.
На этом уровне “онтологические” факторы (экономика, политика, демографические особенности и др.) не детерминируют однозначно абсолютные ценности культуры, но способствуют или препятствуют их реализации.
В свою очередь, мировоззрение оказывает сопротивление тем изменениям общественного бытия, которые противоречат его сути.
На духовном, аксиологическом уровне аутентичность, самотождественностьи целостность культуры определяются и поддерживаются двумя взаимозависимыми факторами, проявляющимися как в мировоззренческой, так и социально-психологической плоскости: 1) Наличием базовых символов и ценностей, объединяющих “географическое пространство” государства в единую и целостную культурную систему и обеспечивающих внутреннюю интеграцию ее субъектов (позитивный фактор аутентичности); 2) Напряжением “энергетического поля”, которое рождается в зоне противопоставленияданного культурного субъекта (социально-культурной или этнической группы, нации, общества) “другим” культурам (их ценностям, нормам, идеалам) и зависит от степени их референтности (т.е.
меры их значимости, субъективно воспринимаемой ценности).
Осознание подобной дистанции позволяет понять отличие и непохожесть "моей" культуры и тем самым обеспечивает самотождественностьи солидарность субъектов национально-культурной общности (негативный фактор аутентичности).
Обозначенные выше факторы (и соответствующие механизмы) культурной аутентичности в условиях нормы находятся в сложной зависимости, взаимодополняя и компенсируя друг друга.
Однако в кризисные периоды развития культуры эта связь оказывается нарушенной: она начинает носить негативный, непродуктивный, деструктивный характер.
В частности, разрушение ценностно-ориентационного “ядра” национальной культуры и отсутствие оснований для культурной идентичности рождает у культурного сообщества(нации, этноса) комплекс неполноценности, провоцируя тем самым два противоположных типа реакции: а) агрессивное противостояние иным культурным общностям; б) ”сверхценное” отношение к другим культурам.
Некритичное заимствование ценностей других культур, так же как и их тотальное отрицание, рассеивает творческую энергию оппозиции, замыкает культурное сообщество в границах собственной неполноценности или открывает границы для культурной экспансии и тем самым способствует дальнейшему размыванию культурной самобытности.
Анализ способов взаимодействия российской культуры с культурами западного мира обнаруживает доминирование в последнее время модели негативной конвергенции (в отличие от эпохи идеологического противостояния двух систем, когда все “чужое” категорически отвергалось), что можно рассматривать как свидетельство утраты национально-культурной аутентичности и самотождественности.
Резкое повышение референтности других культур, когда все “не наше” представляет в общественном сознании особую ценность, формирует комплекс неполноценности отечественной культуры.
Падение культурного иммунитета и одновременно усиление “сверхзначимости” других культур способствует импорту таких ценностей, которые в контекстеспецифики российской культуры играют роль антагонистов, дополнительных факторов дезинтеграции.
Стихийная экспансия ценностей западного образа жизниусугубляется в последнее время сознательной политикой значительной части либеральной интеллигенции, направленной на “американизацию” массового сознания россиян с целью его адаптации к моделям рыночной экономики.
Сегодняшнее российское общество оказалось в той ситуации, которая была характерна для государств доиндустриальной эпохи.
Но если в те времена идеологическое господство колонизаторов обеспечивалось откровенной интервенцией их более высокого уровня цивилизации и культуры, то сегодняшняя культурная экспансия Запада по отношению к России носит сравнительно мягкий характер она осуществляется с помощью средств массовой коммуникации(внедрение в сознание моделей соответствующего образа и стиля жизни), путем импорта товаров-символов и т.п.
Наиболее мощный мировоззренческий импульс исходит от США, и его разрушительные для национальных культур последствия ощущает не только Россия, но и страны Западной Европы, о чем неоднократно упоминалось на заседаниях министров культуры стран Европейского сообщества.[2] Различные национальные культуры по-разному реагируют на экспансию ценностей других культурных системв зависимости от того, в какой мере им удается сохранять при этом собственную целостность.
В частности, Япония в период интенсивного развития рыночных отношений не допустила разрушения своей традиционной культуры, ей удалось сохранить базовые ценности, интегрирующие национальную культуру в органичное целое.
Российская культура, в силу ряда обстоятельств, теряет “энергию сопротивления”, утрачивая при этом свою органичность и самотождественность.
История российской культуры свидетельствует о том, что заимствование ценностей и идей “других” культур резко усиливает негативные последствия в том случае, если этот процесс носит искусственный, насильственный характер или если внедряются элементы, не соответствующие базовым ценностям “культуры-реципиента”.
В результате такого ценностного симбиоза образуются своеобразные “культурные химеры”, которые затем начинают действовать в режиме саморазрушения.
Именно по такому варианту разворачивались реформы Петра I, который, по мнению В.Е.Вейдле, отождествлял культуру с технической цивилизациейи настойчиво переделывал Россию “во имя здравого смысла и очередных практических нужд, не спрашивая ее мнения, не считаясь с ее чувствами, разрушая в ее укладе не только то, что казалось вредным, но и то, что казалось недостаточно полезным”.[3] В результате подобных реформ, с одной стороны, обнаружился динамизм русской культуры, ранее ей несвойственный.
Насильственно “соприкоснувшись” с Западом, русский народ, как отмечает Н.А.Бердяев, отреагировал не только явлением Пушкина, но и славянофилов, западников, Достоевского, Толстого, возникновением оригинальной русской мысли.[4] С другой стороны, насильственная европеизация России, создав предпосылки для формирования культуры элитарной, “отлучила” народ от культурного строительства, блокировав и затормозив на многие десятилетия процессы национальной консолидации.
С времен Петра I народ перестает быть субъектом истории и окончательно подпадает под власть крепостного права.
В этой связи интеллигенция ХIХ века появилась как опосредующее звено (”медиатор”) между государством (элитой) и народом, но была раздавлена в конечном счете этими двумя силами.[5] С эпохой Петра I утрату самобытности русской культуры связывали представители самых разных направлений социально-философской мысли России.
Не только славянофилы, но и П.Я.Чаадаев считал, что “переворот Петра I сделал из нас худшее, что можно сделать из людей просвещенных рабов”.[6] Ф.М.Достоевский неоднократно обращался к этой теме и в целом отрицательно оценивал петровские реформы, ибо “они создали государство в государстве”, “оторвали одну часть народа от другой”, ”изменили нашей народности, нашему народному духу”.[7] Позднее Г.П.Федотов так охарактеризовал их последствия: с петровского периода в России сосуществовали две разные культуры: одна представляла собой варваризованный пережиток Византии, другая ученическое усвоение европеизма.[8] Непонимание своеобразия русской культуры и вытекающая отсюда “ученическая” ориентация на Запад была главным препятствием к решению социальных проблем России ХIХ века.
В то время кризис национального самосознаниябыл вызван прежде всего культурной маргинальностью интеллигенции носителя общественного самосознания, неорганичным заимствованием западных социально-политических концепций.[9] Незнание и непонимание интеллигенцией национальных и государственных целей Достоевский считал источником “великого беспокойства и неустройства” в государстве.
И если России со временем удастся изжить психологию “европеизма”, то в ней может “водвориться самая полная, полнее, чем где-либо в мире, свобода”.[10] Негативное отношение к государству, характерное для социально-политическоймысли второй половины ХIХ века, переносится и на нацию, которая, в отличие от народа, воспринимается как искусственно порожденное государством “рационализированное” образование.
Сфера национального, по выражению Г.П.Федотова, становится “отвратительной” своей историческойсвязью с самодержавной властью.[11] “Правда” и “тайна” для социалистов скрыта в народе, который представляется “конкретной общностью живых людей”, а не “отвлеченной идеей нации”.[12] В результате образ российской нации распадается на отдельные социальные группы народ, интеллигенцию, дворянство и др.
И основная ответственностьза это возлагается, по мнению Г.П.Федотова, на “революционную интеллигенцию” и русский либерализм, который негативно воспринимал национальную проблематику, отождествляя это понятие с ненавистным ему государством и ”питался не столько силами русской жизни, сколько впечатлениями заграничных поездок, поверхностным восторгом перед чудесами европейской цивилизации, при полном неумении связывать свой просветительский идеал с движущими силами русской жизни”.
В ситуации утраты дворянством “культурной гегемонии” и его социального разложения либерализм превращался в силу разрушительную и невольно работал для дела революции.
Все что было связано с государственной мощью России, с ее героическим прошлым, с ее мировыми или имперскими задачами, было взято под подозрение, разлагалось ядом скептицизма.
За правительством и монархией объектом ненависти становилась уже сама Россия: русское государство, русская нация.
Национальная глухота и тотальный нигилизм в конечном счете подготовили почву для краха российской культуры и государственности в 1917 году.[13] Ориентация на ценности западного мира усилила кризис консолидирующих российскую нацию ценностных доминант, и начало этого процесса совпадает с мировоззренческой экспансией“реалистов” 60-х годов.
Отказавшись от традиционной духовности и взяв в качестве основного идеала материализм, атеизм, детерминизми нравственный рационализм, нигилистически настроенная интеллигенция постепенно обратила энергию внутреннего духовного самостроительства русского человека вовне на строительство “светлого будущего”, которое на деле оказалось разрушением государственности, культуры, кардинальным изменением основ социальной жизни.
Последствия некритического заимствования идей можно проследить на отношении к атеизму, который был воспринят революционно настроенной русской интеллигенцией как “последнее слово” западной цивилизации.
Атеистическое мировоззрение стало как бы основным символом западнической ориентации, стержнем революционной идеологии социалистов.
Однако в контекстезападной культуры атеизмбыл одним из множества мировоззренческих концепций и поэтому его “ядовитые плоды” обезвреживались “здоровыми соками культуры и религиозности”.[14] В силу мировоззренческой полифоничностизападно-европейский культурный процесс всегда сохранял идею культурной преемственности, даже в периоды социальных и политических реформ.
Для российской интеллигенцииатеистическая методология, абсолютно не вытекающая из специфики и логики развития русской культуры, в силу ряда особенностей национального характераи психологии ее носителей стала восприниматься почти как единственный источник просвещения и цивилизации.
Русская интеллигенция в своем западничестве “не пошла дальше внешнего усвоения новейших политических и социальных идей Запада, причем, приняла их в связи с наиболее крайними и резкими формами философии просветительства.
В этом отборе, который произвела сама интеллигенция, в сущности даже и не повинна западная цивилизация в ее органическом целом”.[15] Таким образом, недиалогичный характер взаимоотношений между культурами по модели аккультурации является следствием утраты аутентичности одной из них.
В свою очередь, подражание и некритичное заимствование элементов других культур усиливает процесс разрушения интегрирующих культуру символов и ценностей, обеспечивающих ее устойчивость, внутреннее согласие и соучастие субъектов культурной деятельности.
Сегодня российская культура переживает очередной виток резкого повышения ценности других культур, в частности, усиления референтности культур западного мира.
В какой-то степени процесс этот закономерный (тем более после длительного периода культурной самоизоляции Советского Союза) и во многом позитивный.
Действительно, для современного мира характерны интеграционные тенденции, он все в большей степени представляется как единое целое.
Процессы интернационализации происходят сейчас во всех сферах жизни человечества в экономике, политике, культуре.
Происходит взаимовлияние образов жизни, способов решения социальных и культурных проблем.
Однако эти процессы имеют и свои негативные последствия: во-первых, расширение мира от социалистического лагеря до границ человеческой цивилизации, поток информации о “нормальном” уровне жизни в других странах для советского человека оказались факторами культурного травматизма они ускорили кризис “своих” ценностей, акцентировали отсутствие социальных и личностных идеалов; во-вторых, искусственно созданный комплекс культурной неполноценности заставляет российского человека усваивать самые негативные стороны западного образа жизни.
Влияние социальных болезней западного мира на российское общество можно обнаружить в таких явлениях как рост преступности, наркомания, проституция, резкое снижение уровня массовой культуры, усиление потребительских ориентаций и др.
В ситуации кризиса аутентичностинациональной культуры ее энергетический потенциал восстановления самотождественности во многом будет определяться двумя факторами: 1) Степенью референтности “других” культур и мерой отчужденности от них.
Культурная оппозицияудерживает общество от окончательного хаоса и распада, стимулирует процессы самопознания и осознания собственной неповторимости, способствует формированию идентичности в контекстедругой культуры в разъединении и противопоставлении ей.
Данная закономерность действует на всех уровнях, в том числе и на социально-психологическом.
В частности, изучение проблемы национально-культурных различий показывает, что тенденция к средним и нейтральным оценкам представителей другого этносасвидетельствует о понижающейся консолидации данной этнической группы.
Следовательно, культурная идентификация индивида с этнической общностью возможна лишь на основе позитивно-ценностного отношения к своим и негативного к другим.[16] 2.
Восстановление и сохранениесамотождественности культуры зависит также от способности национального самосознания актуализировать и востребовать в культурном пространстве “здесь и теперь” наиболее сущностные ценности и духовные символы, интегрирующие культуру как системную целостность в ее большом, историческом времени.
О высокой значимости для русской культуры духовных символов консолидации свидетельствуют кризисные периоды российской истории, в частности, раскол русской нацииХУII века, который был вызван прежде всего кризисом русского мессианства, крахом идеи московского царства как “Третьего Рима”, когда “сознание богооставленности царства” стало главным движущим мотивом раскола.[17] Отсутствие национальной идеи сформировало предельно негативное отношение к настоящему как “царству антихриста” и усилило ориентацию на прошлоеили будущее; активизировало в русском обществе “напряженное искание царства правды”, соответствующее представлениям русского человека об идеальном мироустройстве.
Такими же мотивами руководствовалась и русская революционная интеллигенция ХIХ века, “тоже раскольничья, тоже устремленная к Граду Китежу”.[18] Тема духовной уникальности и культурной самобытностиРоссии становится одной из центральных и в социально-философской мысли ХIХ века (И.В.Киреевский, А.С.Хомяков, В.Ф.Одоевский, Ф.И.Тютчев, А.И.Герцен, Н.Я Данилевский, К.Н.Леонтьев, Н.Н.Стахов, Вл.Соловьев и др.).
В ХХ веке эта традиция была продолжена Н.А.Бердяевым, С.Н.Булгаковым, П.Б.Струве, В.В.Розановым, Л.П.Карсавиным, Г.П.Федотовым, В.В.Вейдле, Б.П.Вышеславцевым и другими мыслителями.
Философия для них была не рассудочным и рациональным методом познания мира, но способом самопознания и “самооправдания” русской культуры, формой бытия русской идеи, которую Н.
Бердяев рассматривал как “историю русской духовности”, “собирательный образ России”.[19] Для русской культуры, равнодушной к земным проблемам и ориентированной преимущественно на “небо”, светлое будущее, утрата духовного идеала и социальной перспективы является основным фактором усиления энтропийных процессов: разрушения социальных институтов, распада нравственных ценностей и освобождения человека от социальных норм и ограничений.
Эти процессы усугубляются еще и тем обстоятельством, что, в отличие от западных культур с их нормативными и формально-функциональными факторами интеграции, общность русской культуры обеспечивается, в основном, идеальными, духовно-ценностными факторами православием, русской идеей, русским социализмом и т.д.
Отмечая эту особенность русской культуры и национального менталитета, Ф.М.Достоевский писал: “Полюби сперва святыню мою, почти ты то, что я чту, и тогда ты точно таков как я, мой брат, несмотря на то, что ты одет не так, что ты барин, что ты начальство и что даже и по-русскому-то иной раз сказать хорошо не умеешь”.[20] Инстинкт самосохранения культурной целостности путем возрождения и укрепления консолидирующих российское общество духовных символов просматривается в идее Священного СоюзаАлександра 1, который должен был стать союзом народов на почве христианского универсализма,[21] в дворянском движении декабристов, в духовных поисках интеллигенции середины ХIХ века, в социально-политическоймысли социалистов, марксистов, социал-демократов.
И сегодня, когда общество переживает кризис коммунистических итогов и демократической перспективы, проблема обретения смысла прошлого, настоящего и идеала будущего России встает с особой остротой и драматичностью.
Духовный кризис общества и реальная опасность окончательной утраты культурной идентичности резко активизировали процессы национального самосознания, в сфере которого происходит интенсивный поиск ценностей культурной интеграции и национальной консолидации.
Однако попытки утвердить в качестве символов национальной идентичности и солидарности либеральные идеиправ и свобод человека, ценности демократиии рыночной экономики вызывают в обществе мощное сопротивление.
На этом мировоззренческом фоне рождаются новые идеологемы, на которые возлагается функция национальной консолидации: “активное христианство”; “демократический патриотизм”; мессианское неохристианство Н.Федорова; идея “прочной государственности” И.Ильина; идеология “российского западничества”; “строительство общеевропейского дома”, “сильный лидер”; “здоровый национализм” и др.[22] Интеллигенция все чаще обращается к православию, с которым связывается надежда на преодоление кризиса разъединенности человека с обществом, природой, самим собой.
Следует подчеркнуть, что духовные ценности становятся эффективным способом культурной интеграции в том случае, когда они имеют персонифицированный характер, т.е.
их носителем является образ конкретного исторического деятеля или личность современника.
Передать ценность, идею это значит придать убедительность и авторитетность образу их носителя, показать величие его жизненного подвига.
Наличие абсолютных с духовно-нравственной точки зрения национальных референтоввключает мощный психологический механизм идентификации, который разрушает границы человеческой разобщенности и формирует социально-культурное единство общества.
В этой связи следует отметить, что процесс персонификации духовного ядра культуры не сводим к деятельности идеологов по искусственному формированию социальных референтов.
Он предполагает встречную активность субъектов национальной культуры.Человек в этом процессе выступает как равноценный участник диалога лишь двигаясь навстречу и пройдя свою половину пути, он получает шанс встретиться с Именем, Личностью, которая открывает в нем что-то сокровенное, актуализирует и восполняет его субъективность,[23] т.е.
референтный образне предшествует этому движению, а образуется в нем.
Однако на пути обретения культурной идентичности стоит весьма существенная проблема: если культурные символыконсолидацииносят преимущественно этнический характер, то они “замыкают” культуру в границах этнического сообщества, агрессивно противопоставляя ее другим культурам.
В этой связи особая ответственностьвозлагается на тот социальный слой, который является носителем национального самосознания актуализирует, вырабатывает и поддерживает символы национально-культурной идентификации.
Сегодня мы можем наблюдать, как рост национально-культурного самосознания сопровождается вспышками агрессивности по отношению к лицам другой национальности, непримиримостью в диалоге с другой точкой зрения, фанатизмом в отстаивании своей позиции.
Кроме того, культурный этноцентризм становится основным препятствием на пути выстраивания диалогических отношений между культурами он рождает проблему неуслышанности и непонятости взаимодействующих культурных систем, и основная причина их взаимонепонимания заключается в том, что вопросы и ответы одной не входят в проблемное поледругой, остаются как бы за границей ее сознания.
Следовательно, консолидирующие идеи и ценности, отражая национальную (и этническую) специфику, должны нести в себе общечеловеческий смысл.
Как правило, в условиях естественного саморазвития культуры ее аутентичность и самотождественностьобретаются
в неантагонистическом соотношении национального и общечеловеческого.
Отмечая
односторонность взглядов Н.Данилевского, который делил человечество на замкнутые культурно-исторические типы и отрицал общечеловеческий вектор культурных процессов, Н.А.Бердяев писал: “Одинаково верно утверждение, что культура всегда национально-своеобразна и что существует общечеловеческая культура.
Универсально-человеческое находится в индивидуально-национальном, которое делается значительным именно своим оригинальным достижением этого универсально-общечеловеческого”.
И далее он приводит пример Достоевского и Толстого, появление которых невозможно на Западе, но именно в силу того, что они были русскими по духу, они смогли выразить универсально-человеческое по своему значению.[24] Таким образом, основа развивающего и взаимообогащающего диалога различие культур, их неравенство
и одновременно аутентичность каждой из взаимодействующих сторон.
В таком случае возникает встречное движение дополнения не механическое и случайное, а продиктованное дефицитами собственного развития, которые ощущаются непосредственно, в момент диалога.
Лишь с позиции своего инобытия другая культура (система ценностей, мировоззрений) обогащает и развивает “меня” как представителя “моей” культуры, а следовательно, и культуру в целом.
Уравнивание культур, не зависимо от того, каким способом оно осуществляется насильственной унификацией или “добровольной”
конвергенцией, непродуктивно и чревато защитными реакциями: искусственным обособлением культуры, ее противопоставлением всем другим культурным сообществам, повышением напряженности в межнациональных отношениях.
Уроки отечественной истории свидетельствуют: идеология и практика “всеобщего расцвета” и
“сближения наций” в СССР, достижения “социального и культурного единства” советского народа, создания “единой интернациональной общности” в результате привели к разрушению целостности культур национальных и этнических групп, проживающих на территории бывшего Союза, спровоцировав тем самым резкое усиление конфронтации на национально-этнической почве.
И в межнациональных контактах невозможность партнерских отношений между Западом и Востоком во многом объясняется неразвитостью одной из сторон диалога, ее неаутентичностью, т.е.
неравенством самой себе и гипертрофированным стремлением скопировать иную культурную (социальную, экономическую) модель, что в конечном счете усиливает внутреннюю противоречивость культурной системы, усугубляет комплекс социальной и культурной неполноценности.
Это желание можно обозначить как синдром “гадкого утенка”, отвергаемого “другим миром” за его непохожесть и потому старающегося быть принятым им.
Как известно, признание к нему приходит лишь тогда, когда индивидуально и “социально” он становится равным себе.
Культураможет открыться миру, принять в равноценном диалоге “вызов” другой культуры лишь в том случае, если она осознает собственное своеобразие и лишена страха его потерять.
Из этого следует, что для преодоления своей частичности, ограниченности и выхода в равноценном диалоге с другими культурами на уровень всеобщего, общечеловеческого (в масштабе региона, государства, человечества) культура этноса, социальной группы, нациидолжна прежде всего обрести самое себя, восстановить свою собственную природу и уникальность, т.е.
стать целостной и аутентичной.

[Back]