Проверяемый текст
Макеева Марина Николаевна. Риторика художественного текста и ее герменевтические последствия (Диссертация 2000)
[стр. 63]

ла как онтологической сущности возможна только исходя из того, что «мир, взятый сам по себе, безотносительно к человеку, есть нечто совсем иное, нежели тот мир, в котором живет человек» (Агафонов 2000: 62).
Расширение списка контекстов интерпретационным контекстом позволяет осуществить «выход в экстралингвистическую область, в условия текстовой деятельности субъектов общения» и «дополнить это анализом текста как целостной единицы общения в связке «автор текст реципиент»» (Баранов 1994: 20).

Опорными точками развертывания интерпретативной стратегии служат отрезки риторического усиления в художественном тексте, которые проявляют себя как рецептивная трудность, обязательная для преодоления с целью реконструкции единого для автора и читателя смыслового поля.
Такие отрезки провоцируют рефлексию читателя и создают ситуацию необходимости интерпретации, в которой люди задумываются о возможности словоупотребления.

Понимание может углубляться по мере развития интерпретации.
При
интерпретационном процессе рефлексия направлена на понимание, она позволяет активизировать большее число онтологических картин, отраженных в опыте, в рефлективной реальности, благодаря чему, и происходит углубление понимания.
А интерпретация над более глубоким пониманием распознает большее число форм текста, в которых опредмечены смыслы, и таким образом помогает понять большее число смыслов.
Художественный текст способен задавать некоторый горизонт понимания, который может расширяться по мере приучения к пониманию, освоения рациональных техник, обеспечивающих успешное течение этого познавательного процесса.
Так, полнота понимания однажды была определена как «горизонт горизонтов» (Kuhn 1962: 120).

Но совмещение горизонтов возможно лишь теоретически.
На практике же оказывается, что чем художественнее текст, тем шире задаваемый им горизонт и тем труднее он для понимания.
Пространство, образованное горизонтом понимания, включает все сущностные параметры художественного текста.
Трудность понимания предполагает «рефлективную задержку» (Литвинов 1992) как способ
освое63
[стр. 61]

существующее в чистой возможности, а интенциональное» (Богатырев, 1998:16), берущее начало как из характера самого текста, так и из характера пробужденной им рефлексии.
Интенциональность это свойство, присущее сознанию человека, тогда интерсубъективное это то, что может быть духовно освоено и коммуцировано личностью.
Художественный текст при этом мыслится соразмерным способности человека к деятельностному пониманию и интерпретации, базирующейся на опыте бытия в мире и культуре.
При понимании имеет место стремление реципиента к освоению содержательности текста.
О с в о е н и е с о д е р ж а т е л ь н о с т и предполагает обращение всего опыта реципиента на текст и принятие его содержательности настолько, чтобы она стала частью его субъективности, затем разделение содержательности, отражающей чужой опыт, и согласование нового опыта с собственным, для того, чтобы далее выбрать из этого разделения (неявно протекающего анализа) необходимое для собственной деятельности.
Всю содержательность художественного текста нельзя понять вне процесса понимания.
Художественный текст способен задавать некоторый г о р и з о н т понимания, который может расширяться по мере приучения к пониманию, освоения рациональных техник, обеспечивающих успешное течение этого познавательного процесса.
Так, полнота понимания однажды была определена как «горизонт горизонтов» (Kuhn, 1962:120).

Однако оказывается, что чем художественнее текст, тем шире задаваемый им горизонт и тем труднее он для понимания.
Пространство, образованное горизонтом понимания, включает все сущностные параметры художественного текста.
Трудность понимания предполагает «рефлективную задержку» (Литвинов, 1992) как способ
освоения художественности.
Свобода понимания, с одной стороны, задается возможным пространством понимания текста, а с другой ограничивается полем текста и «заключается не в произвольном понимании, а в его культуре, определяемой формированием всех возможных граней смысла, в том числе и идейных интервалов именно как интервалов, то есть взаимно противоречивых, но равновозможных смыслов» (Галеева, 1999:108).
61

[стр.,72]

имеет.
Симфония существует только тогда, когда она исполняется.
Пейзаж существует, когда на него смотря!' глазами сейчас видимой картины, ибо сама природа пейзажем не является.
Она нагромождение камней, обилие трав, воды и деревьев» (Мамардашвили, 1990:151).
Вторая сторона, на которой нам хотелось бы заострить внимание, это то, что «культурная сторона текста это его творческая суть» (Баткин 1989:17).
Следовательно, художественное произведение становится объектом культуры только тогда, когда оно прошло путь множественных интерпретаций и в той мере, в какой «наше взаимоотношение с ним воспроизводит или впервые рождает в нас человеческие возможности,...
возможности видения и понимания чего-то в мире и в себе» (Мамардашвили, 1990:345).
Итак, можно сказать, что истинной целью художественного текста, выстроенного в соответствии с риторическим идеалом, является опосредованное развитие языковой личности реципиента через расширение его представления о культурно-историческом опыте и отождествление его собственного опыта с опытом человечества в области культуры.
Отсюда можно сделать вывод о том, что, «творческая суть» художественного текста не исчерпывается только литературным (риторическим) актом, т.е.
творчеством автора, оно продолжается и совершенно оригинальным образом перевыражается в интерпретации реципиента при восприятии художественного произведения.
Текст, создаваемый в ходе акта интерпретации, вторичный по отношению к оригиналу, будучи культурным явлением, в силу своей значимости для интерпретирующего реципиента, является свободным творческим актом и, следовательно, несет в мир некий собственный смысл.
Расширение списка контекстов интерпретационным контекстом позволяет осуществить «выход в экстралингвистическую область, в условия текстовой деятельности субъектов общения»и «дополнить это анализом текста как целостной единицы общения в связке «автор текст реципиент»» (Баранов, 1994:20).

72

[стр.,82]

Задорнова, 1984; Долинин, 1985; Брудный, 1986; Кубрякова, 1987; Гюббенет, 1991; Мурзин, Штерн, 1991; Васильева, 1992; Атлас, 1993; Левинтов, 1993; Оборина, 1993; Богин, 1995).
Опорными точками развертывания интерпретативной стратегии служат отрезки риторического усиления в художественном тексте, которые проявляют себя как рецептивная трудность, обязательная для преодоления с целью реконструкции единого для автора и читателя смыслового поля.
Такие отрезки провоцируют рефлексию читателя и создают ситуацию необходимости интерпретации, в которой люди задумываются о возможности словоупотребления,
т.е.
перестают говорить или думать о жизни и начинают говорить или думать о речи.
Собственно интерпретационная работа имеет явно выраженный оценочный характер, поскольку она непосредственно связана с оценкой средств текстопостроения с точки зрения их потенциальной возможности пробуждения рефлексии, т.е.
силы, движущей процесс понимания.
Следует отметить, что благодаря рефлексии, все вопросы о содержании художественного текста (культурных рамках, ситуации коммуцирования) приобретают деятельностный смысл, а прорисовка пространства в конкретном акте понимания осуществляется как работа по пониманию, мысленное усилие, направленное на освоение его содержательности.
Понимание может углубляться по мере развития интерпретации.
При
интерпретации текста рефлексия реципиента обращена на понимание.
Рефлексия реципиента над средствами построения текста помогает ему задействовать всё большее число онтологизированпых картин, хранящихся в его рефлективной реальности, что и приводит, в конечном итоге, к углублению понимания благодаря интерпретации.
В свою очередь, интерпретация понимаемого на более высоком уровне неизменно трактует большее число форм текста, в которых опредмечеиы смыслы, и тем самым выводит к большему числу понимаемых смыслов.
83

[Back]