|
79 субъективно нравится и может заключаться в формуле «этот предмет мне нравится, значит, ему должно быть присуще всякое совершенство мил значит, хорош»1. В отличие от этого любовь духовная (любовь духа) тяготеет к достоинству, совершенству. И.А. Ильин поясняет ее более подробной формулой: «этот предмет хорош (может даже совершенен); он на самом деле хорош, не только для меня, но и для всех; он хорош объективно; он остался бы хорошим или совершенным и в том случае, если бы я его не увидел или не узнал, или не признал его качества; я слышу в нем дыхание и присутствие Божественного Начала, и потому я не могу не стремиться к нему; ему моя любовь, моя радость, мое ^ _ служение»*". И.А. Ильин пишет о том, что любовь в учении Л.Н. Толстого это «чувство жалостливого сострадания, которое может относится к какому-нибудь одному определенному существу, но может захватывать и душу, безотносительно, погружая ее в состояние беспредметной умиленности и размягченности»* 3, и называет опасными состояния, возникающие от блаженного умиления, поскольку они, во-первых, искажают «силу очевидности и миросозерцания, основы личного характера»4, во-вторых, формируют желание видеть во всем умилительное и не видеть того, что подлинно отвратительно. Поэтому такая любовь, по мысли И.А. Ильина, безвольна, сентиментальна, бесцельна, она не формирует личный дух, а услаждает душу беспредметностью и неопределенностью, тянет се к всепрссмлющсму и всспримеряющему нейтралитету, а главное, разъединяет людей. Философ приходит к выводу о том, что при таком морализирующем подходе Л.Н. Толстого, «все огромное хранилище духовной культуры оказывается опустошенными и сокровища его извергнутыми, все творческое духовное напряжение человеческого духа ‘ См.: Ильин И.А. О сопротивлении злу силой // Ильин И.А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 5. М., 1993. С. 70-75. ? См.: Там же. 3 Там же. С. 94. 4 Там же. С. 101. |
131 сущности, есть не что иное, как учение о любви, нс извращенное ложными толкованиями" [334, с. 732]. Эти методы работы над внутренним миром человека в понимании Ильина и были "моралью бегства", "жизненным и патриотическим дезертирством", "декларацией собственного бессилия перед проявлениями зла" Называя Толстого одним из "замечательнейших носителей совестного акта в XIX веке", Ильин, однако, считает, что его доктрина противокультурна и исходит из ограниченного личного самосовершенствования и отталкивается не от совести, а от собственного рассудка. Именно поэтому мораль Толстого рассудочна [131, т. 1, с. 128]. Ильин не случайно заострил свое внимание на анализе категорий "мораль" и "духовность", ведь их соотношение является основополагающим и принципиальным во всей системе взглядов Толстого на проблему непротивления злу силой. Кроме того, тесно связана с понятиями добра и зла тема любви, поэтому необходимо выделить особый подход Ильина к определению ее видов и свойств, он сложен и требует отдельного параграфа, но в данном случае остановимся на основных определениях. Любовь недуховная любовь инстинкта, которая ищет то, что данному человеку субъективно нравится и может заключаться в формуле "этот предмет мне нравится, значит, ему должно быть присуще всякое совершенство .., мил значит, хорош, по милу хорош". В отличие от этого любовь духовная (любовь духа) тяготеет к достоинству, совершенству. Ильин поясняет ее более подробной формулой: "этот предмет хорош (может даже совершенен); он на самом деле хорош, не только для меня, но и для всех; он хорош объективно; он остался бы хорошим или совершенным и в том случае, если бы я его не увидел или не узнал, или не признал его качества; я слышу в нем дыхание и присутствие Божественного Начала, и потому я не могу не стремиться к нему; ему моя любовь, моя радость, мое служение" [ 131, т. 1, с. 70 75]. У Толстого же чувства, происшедшие от любви духовной, высшей, подразделяются на любовь ко всему существующему, отечеству, к извест 132 ным лицам [335, с. 268]. В связи с этим, Ильин пишет о том, что любовь в учении Толстого это "чувство жалостливого сострадания, которое может относится к какому-нибудь одному определенному существу, но может захватывать и душу, безотносительно, погружая ее в состояние беспредметной умиленности и размягченности", и называет опасными состояния, возникающие от блаженного умиления, поскольку они, во-первых, искажают "силу очевидности и миросозерцания, основы личного характера", во-вторых, формируют желание видеть во всем умилительное и не видеть того, что подлинно отвратительно. Поэтому такая любовь, по мысли Ильина, безвольна, сентиментальна, бесцельна, она не формирует личный дух, а услаждает душу беспредметностью и неопределенностью, тянет ее к всепреемлющему и всепримеряющему нейтралитету, а главное, разъединяет людей. Философ приходит к выводу о том, что при таком "морализирующем" подходе Л.Н.Толстого, "все огромное хранилище духовной культуры оказывается опустошенными и сокровища его извергнутыми, все творческое духовное напряжение человеческого духа оказывается осужденным и запрещенным" [131, т. 5, с. 94 101, 107]. Следующим принципиальным отличием теоретических положений взглядов двух мыслителей на проблему являются особенности в трактовке понятий "деспотизм" и "насилие". Ильина даже не употребляет понятие деспотизма, которое у Толстого выступает синонимом насилия. В его концепции деспотизм выступает как социально-этическая категория, входящая в понятие зла. Насилие духовное или физическое является не чем иным, как деспотизмом. Кто хочет бороться с войной, с истязаниями, должны бороться только с деспотизмом [335, т. 82, с. 65]. При этом Толстой выделяет несколько уровней насилия деспотизма: человека над человеком в различных социальных формах (ложь, принуждение, непосильный труд, убийство и т.д.); государства над человеком (войны, сословное разделение, религиозный догматизм и т.д.); институт частной собственности (земельное рабство, рабство денежное и т.д.); цивилизации над человеком (научно |