венному расколу. Раскол не только противопоставляет друг другу поколения, он проникает в каждую личность, стимулируя двойственность мышления, неустойчивость принимаемых решений. Выдвижение раскола в качестве феномена, определяющего специфику национальной культуры, разумеется, не исключает возможности иных подходов. Тем не менее, подчеркивает А.Андреев, во всех случаях необходимо соотнесение места и роли изучаемого аспекта специфики как с развитием раскола, так и с возможностью его преодоления . Российская социокультурная матрица включает в себя прочную тягу к сохранению эмоциональной доминанты в культуре, почти полностью подчиняющей себе ее интеллектуальный элемент, а также интерпретацию нравственности как эмоциональной стихии сострадания. Наличие сильной эмоциональной доминанты и слабость интеллектуального начала в культуре предопределили, помимо всего прочего, формирование в России специфического типа правовой культуры. Его основной характеристикой является (и на это многократно указывали различные авторы) отчетливый приоритет морали и нравственности как социального регулятора по отношению к праву, что означает, в конечном счете, дефицит правосознания, подмену его деформированным моральным сознанием, этикоцентризм как принципиальную черту правового менталитета. Сфера морали, как правило, рассматривается как сфера ре1улирования традицией, обычаем, внутренним нравственным законом (совестью), и нередко противопоставляется праву как внешнему силовому регулированию, опосредованному государственной властью и общественным контролем. В такой трактовке право, защищающее минимальные и общезначимые социальные нормы, обладает меньшей ценностью, чем моральные отношения. Известный исследователь Э.Ю. Соловьев пишет об этом так: «Высокие нравственные качества русского народа (его способность к состраданию, любви, прощению, терпению, самоотвержению) давно получили всемирное 67 Андреев А. Современные дискуссии о специфике России // Тез. докл. XXXII науч. конф. студентов. Самара: Самарский университет, 2001. С. 13-15. 59 |
тате, здесь такой результат не затребован, достаточно самого звучания"1. Таким образом, из самой семантики русского языка уже вытекает надрациональная специфика мышления, что соответствует известной гипотезе Сепира и Уорфа о языковой, коммуникативной детерминированности индивидуального и общественного самосознания. По мнению уже цитировавшегося нами А.С. Ахиезера отличие исторического опыта России от западного заключается в наличии глубокого, непреходящего противоречия между попытками формирования государства как организации рационального типа и сохраняющимся эклектическим культурным основанием, включающим в себя значительные догосударственные, патриархальные, эмотивно-синкретические элементы. Аналогичных взглядов придерживаются многие другие исследователи. Так, по мнению А. Вишневского2 Россия качественно не отличается от усредненных западных стандартов, но задерживается в развитии. А. Андреев утверждает, что специфика России связана не с самим фактом исторического перехода от одной цивилизации к другой, но с особым характером этого перехода, который в силу существования и воспроизводства социокультурного раскола может рассматриваться как основа особого типа цивилизации, сформировавшейся как результат приспособления к собственному расколу. Раскол не только противопоставляет друг другу поколения, он проникает в каждую личность, стимулируя двойственность мышления, неустойчивость принимаемых решений. Выдвижение раскола в качестве феномена, определяющего специфику национальной культуры, разумеется, не исключает возможности иных подходов. Тем не менее, подчеркивает А.Андреев, во всех случаях необходимо соотнесение места и 1 Незамот Л.Я. Русская культурологическая мысль XIX-XX веков: опыт типологического осмысления. Автореферат диссертации. М.,1997. С. 23. 2 Вишневский А. Особый путь России или российский вариант общего пути? //Социокультурная методология анализа российского общества. httn://scd.centro.m/krugko;8.htm. М., 1996 роли изучаемого аспекта специфики как с развитием раскола, так и с возможностью его преодоления'. Российская социокультурная матрица включает в себя прочную тягу к сохранению эмоциональной доминанты в культуре, почти полностью подчиняющей себе ее интеллектуальный элемент, а также интерпретацию нравственности как эмоциональной стихии сострадания. Наличие сильной эмоциональной доминанты и слабость интеллектуального начала в культуре предопределили, помимо всего прочего, формирование в России специфического типа правовой культуры. Его основной характеристикой является и на это многократно указывали различные авторы отчетливый приоритет морали и нравственности как социального регулятора по отношению к праву, что означает в конечном счете дефицит правосознания, подмену его деформированным моральным сознанием, этикоценгризм как принципиальную черту правового менталитета. Сфера морали, как правило, рассматривается как сфера регулирования традицией, обычаем, внутренним нравственным законом (совестью), и нередко противопоставляется праву как внешнему силовому регулированию, опосредованному государственной властью и общественным контролем. В такой трактовке право, защищающее минимальные и общезначимые социальные нормы, обладает меньшей ценностью, чем моральные отношения. Известный исследователь Э.Ю. Соловьев пишет об этом так: “Высокие нравственные качества русского народа (его способность к состраданию, любви, прощению, терпению, самоотвержению) давно получили всемирное признание. Но было бы благодушием не видеть их неприглядной оборотной стороны, а именно давнего и острого дефицита правосознания, который в сфере самих моральных отношений выражал себя, прежде всего как отсутствие уважения к индивидуальной нравственной самостоятельно1 Андреев А. Современные дискуссии о специфике России //Тезисы докладов XXXII научной конференции студентов. Самара: Самарский университет, 2001. С. 13-15. |