|
скаредности, холодного формализма, противоречащий православному идеалу безграничной любви, не знающей меры. Юридический дух католицизма это то, что роднит его с античной философской традицией, с аристотелизмом, идеи которого впитала европейская схоластическая мысль.# В отличие от католического типа святости, предусматривающего освящение и незыблемое соблюдение договора, отечественная православная традиция сформировала иной идеал, ориентирующий на превышение любой рационально выверенной меры, на принципиальную и страстную безмерность служения личности высшему началу. Русские «страстотерпцы» характеризуются безответностью: «От них требуется особого рода безответность, даже беспомощность... Эта кротость «тише воды, ниже травы» выработала генетический код терпения терпения ко злу, прежде всего ко П С злу, исходящему от власти, от «начальников» . Православный идеал святости#> включает в себя отчуждение от власти как от неправедной при отсутствии протеста против ее неправедности. Забота о личных правах представляется проявлением мелочности и прагматизма на фоне этого безмерного терпения. Особое, как бы «превышающее само право» правопонимание, вытекающее из этого подхода, апеллирует к личному выбору индивида, его моральному и религиозному сознанию, непосредственному ощущению справедливости и нравственности. Но это означает, по сути дела, слабость чувства права в собственном смысле, «излишество» права как социального регулятора. Эта изначальная особенность сохранилась в национальном правовом менталитете несмотря на не прекращавшиеся на протяжении двух веков попытки власти модернизировать общество, приблизив его правовую систему к западному образцу. Такое сближение, вернее, попытка сближения, вполне естественно. Правовые системы различных стран не существуют изолированно. Они взаимодействуют друг с другом, ведут нескончаемый культурный диалог. Правовая культура отдельных стран подвергается постоянной «бомбардировке» со стороны попадающих в нее случайных 66 Ковлер А,И, Антропология права; Учебник для вузов, М., 2002, С,333 76 |
там употребляется одно важнейшее привычное для нас отнюдь не в сакральных контекстах слово: "договор", по латыни "контракт"1. Само понятие "общественного договора", неразрывно связанное с историческим генезисом идеи гражданского общества, восходит в своих истоках к трактатам иезуитов, оспаривавшим божественное право королей. Таким образом, католицизм явился носителем юридического духа, духа контрактной морали, за что подвергался критике со стороны русских православных мыслителей, которым например, Достоевскому не нравился присущий западной религиозной и правовой ментальности оттенок индивидуалистической скаредности, холодного формализма, противоречащий православному идеалу безграничной любви, не знающей меры. Юридический дух католицизма это то, что роднит его с античной философской традицией, с аристотелизмом, идеи которого впитала европейская схоластическая мысль. В отличие от католического типа святости, предусматривающего освящение и незыблемое соблюдение договора, отечественная православная традиция сформировала иной идеал, ориентирующий на превышение любой рационально выверенной меры, на принципиальную и страстную безмерность служения личности высшему началу. Русские "страстотерпцы" характеризуются безответностью: "От них требуется особого рода безответность, даже беспомощность... Эта кротость "тише воды, ниже травы" выработала генетический код терпения терпения ко злу, прежде всего ко злу, исходящему от власти, от "начальников"2. Православный идеал святости включает в себя отчуждение от власти как от неправедной при отсутствии протеста против ее неправедности. Забота о личных правах представляется проявлением мелочности и прагматизма на фоне этого безмерного терпения. Особое, как бы "превышающее само право" правопонима1Аверинцев С.С. Византия и Русь: Два типа духовности //Новый мир. 1988. № 7 С.229-230. *КоннерЛ.И. Антропология права: Учебник для вузов. М.. 2002. С.ЗЗЗ. ние, вытекающее из этого подхода, апеллирует к личному выбору индивида, его моральному и религиозному сознанию, непосредственному ощущению справедливости и нравственности. Но это означает, по сути дела, слабость чувства права в собственном смысле, "излишество" права как социального регулятора. Эта изначальная особенность сохранилась в национальном правовом менталитете несмотря на непрекращавшиеся на протяжении двух веков попытки власти модернизировать общество, приблизив его правовую систему к западному образцу. Такое сближение, вернее, попытка сближения, вполне естественно. Правовые системы различных стран не существуют изолированно. Они взаимодействуют друг с другом, ведут нескончаемый культурный диалог. Правовая культура отдельных стран подвергается постоянной “бомбардировке” со стороны попадающих в нее случайных фрагментов других правовых культур, юридических текстов, процедур и правовых конструкции. Такая “бомбардировка” позволяет как бы со стороны оценить собственный опыт правовой жизни, обрести “зеркало” для его рассмотрения, дает возможность развивать, совершенствовать отдельные элементы своей правовой системы, наполняя их новыми смыслами1. Более того, дошедшая до нас история генезиса большинства когда-либо существовавших великих правовых систем, как правило, начинается с заимствования (афинское, римское право, западное право и т.д.). Однако все дело в том, что именно заимствуется: отдельные правовые институты, элементы юридической техники, конкретные практики правоприменительной деятельности и т.п. Либо же заимствуется, воспринимается из чужеродного правокультурного поля то, что Ж .Бюрдо назвал “правовой 1 “Бомбардировка” культуры текстами из чужой культуры (термин Ю.Лотмана) приводит к новой интерпретации и этих “занесенных” текстов, и самого контекста “аборигенской” культуры. Из такой новой интерпретации неизбежно вырастают новые смыслы, реализуемые в человеческой деятельности (См.: Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек тест се.миосфера история. М.: “Языки русской культуры, 1999. С. 21-22 и др.). |