реципиента. В силу этого юристы, рассматривающие историю российского I государства и права, называют российскую цивилизацию цивилизацией «догоняющего развития», поскольку направление этого развития, в том числе и для государства и права, задают более совершенные зарубежные образцы . Таким образом, рецепция чужого права для России выступала и выступает в качестве одного из основных способов модернизации общественного, в том числе правового, строя. Однако подобные трансформации, накладываясь на особенности отечественного национально-правового уклада, образовывали в конечном счете причудливые и далекие от западных формы правовой жизни. На социетальном и личностном уровне это означало формирование национального типа правовой культуры и соответствующей установки по отношению к праву, которая характеризовалась и сейчас еще характеризуется известным синкретизмом права и нравственности, неспособностью к проведению между двумя этими социальными регуляторами продуктивных дистинкций, что в кризисных ситуациях легко приводит к противопоставлению нравственности и права и сознательному пренебрежению правом во имя следования нормам нравственности. Действительно, обратившись к трудам отечественных классиков философско-правовой мысли, мы обнаруживаем в их концепциях тенденцию к прямому отождествлению или, по крайней мере, к тесному сближению до полного нивелирования различий правовых и нравственных регуляторов поведения личности. И.А. Ильин, например, обосновывает непосредственно-интуитивный, даже инстинктивный характер феномена правосознания, практически сливая последнее с нравственностью и религиозной духовностью: «Правосознание есть особого рода инстинктивное правочувствие, в котором человек утверждает свою собственную 01 духовность и признает духовность других людей» . С.А. Муромцев подчеркивает возможность более высокого состояния общества, чем правовое: 69 82См.: Кашапица Т.В. Происхождение государства и права. Современные трактовки и новые подходы. М.: Юристь, 1999.-С . 114-115. 83 Ильин И.А. О сущности правосознания // Ильин И.А. Соч.Т. 1. М., 1993. С. 143. |
Поэтому юридическая аккультурация вовсе не является для правовой системы безусловным благом, так как может повлечь за собой не только развитие последней, но и ее полную деструкцию. Следовательно, оценивая в целом характер юридической аккультурации, необходимо учитывать, как именно она осуществляется: посредством стихийной ограниченной в своем объеме диффузии чужой правовой культуры, в результате целенаправленной трансформации правовой системы, экономического и политического строя жизни общества; в ходе правовых реформ, предпринятых собственным правительством, или оккупации или колонизации страны чужим. Россия, включая ее непосредственных государственных предшественников1, принадлежит к числу стран, правовая система которых неоднократно полностью менялась в результате тотальной рецепции. Это было не стихийное копирование чужих образцов правовой жизни, а их сознательное и планомерное заимствование, предпринимаемое с целью модернизации реципиента2. Таким образом, рецепция чужого права для России выступала и выступает в качестве одного из основных способов модернизации общественного, в том числе правового, строя. Однако подобные трансформации, накладываясь на особенности отечественного национально-правового уклада, образовывали в конечном счете причудливые и далекие от западных формы правовой жизни. На социетальном и личностном уровне это означало формирование национального типа правовой культуры и соответствующей установки по отношению к праву, которая характеризовалась и сейчас еще характеризуется известным синкретизмом права и нравственности, неспособностью к проведению между двумя этими социальными регуляторами продуктивных дис1Л.Гумилев назвал осех этих предшественников в целом “Древней Русью”. 2 В силу этого юристы, рассматривающие историю российского государстпа и права, называют российскую цивилизацию цивилизацией "догоняющего развития”, поскольку направление этого развития, в том числе и для государства и права, задают более совершенные зарубежные образцы (См.: Каишиииа ТВ. Происхождение государства и права. Современные трактовки и новые подходы. М.: Юрисгь, 1999. С. 114-115). тинкций, что в кризисных ситуациях легко приводит к противопоставлению нравственности и права и сознательному пренебрежению правом во имя следования нормам нравственности. Действительно, обратившись к трудам отечественных классиков философско-правовой мысли, мы обнаруживаем в их концепциях тенденцию к прямому отождествлению или, по крайней мере, к тесному сближению до полного нивелирования различий правовых и нравственных регуляторов поведения личности. И.А. Ильин, например, обосновывает непосредственно-интуитивный, даже инстинктивный характер феномена правосознания, практически сливая последнее с нравственностью и религиозной духовностью: "Правосознание есть особого рода инстинктивное правочувствие, в котором человек утверждает свою собственную духовность и признает духовность других людей"1. С.А. Муромцев подчеркивает возможность более высокого состояния общества, чем правовое: "Может произойти, что прежде юридическая защита А ' щ была нужна для существования отношения, а потом стала ненужною. В таком случае отношение, бывшее прежде правовым, потом потеряло это качество. Форма правового существования есть постоянная принадлежность отношения: она только одна из форм его последовательного развития. Было бы нелепо настаивать на правовом состоянии отношения, когда оно успело уже достигнуть состояния более высшего"2. С одной стороны, такое понимание несет на себе отпечаток высокой православной духовности, поскольку православная традиция всегда ставила дух выше буквы, деятельную сострадательность выше самого изощренного формального рассудка. С другой же стороны оно незаметно подтачивает саму сущность права, отводя ему роль второстепенного, малоценного регулятора. Особенно ярко изъян такого правопонимания проявляется, конечно же, в вопросе о правах 1Ильин И.А. О сущности правосознания//Ильин И.А. Соч.Т. I. М., 1993. С. 143. 2 Муромцев С.А. Определение и основное разделение права. Цит. по: История русской правовой мысли. Биографии, документы, публикации. М., 1998. С. 200-201. 96 |