|
112 россиянами и жителями города, области считает себя одинаковая доля населения (77 %), в Воронежской, Томской областях и, что примечательно, в Приморье российская идентичность даже чуть значительнее региональной. В Приморье, например, в большей степени ощущают себя россиянами 57 %, а земляками, жителями локальностей, области 39 %. Но именно относительно этого региона досужие политики высказывают опасения дистанцирования. 13 отличие от данных опросов 90-х гг. и начала 2000-х гражданская идентичность теперь оказалась более значимой, чем этнонациональная идентичность (в массиве опрошенных доминирующее большинство русские). Людей, которые не ощущают близости с людьми своей национальности, немного (от 9 % до 26 % 27 % Томск, Калининград, где, возможно, в массив опрошенных попало больше маргиналов), но важно, что тех, кто в значительной степени ощущает связь с людьми той же национальности, было по регионам не более трети1. Это, скорее всего, дает основания говорить о преодолении кризисных элементов в российском и русском самосознании. Безусловно, сильная национальная (в значении «государственная») идентичность тоже может быть тревожным симптомом, возможно, назревающих изоляционистских настроений. Но на данном этапе это, скорее всего, компенсаторное изменение в самосознании российских граждан после переживания распада Союза и огульной критики прошлого. К тому же, возможно, это результат активного идеологического воздействия Администрации Президента РФ по конструированию представлений о принадлежности к общей идентичности граждан России и солидарности. Как известно, борьба за номинацию, за наименование признается в современном мире одним из важных ресурсов, способных обеспечить социальное доминирование. Президентский дискурс в этом отношении — важный1 1 Российская идентичность в условиях трансформаций / отв. ред. М.К. Горшков, Н.Е. Тихонова. М., 2005. С. 42. |
37 процессов Института социологии в 2002 г. солидаризовались с образом «мы–Россияне» (63%)1 . Институт комплексных социальных исследований, проводивший исследования по всероссийской выборке в 2004 г., фиксировал российскую идентичность у 45,4% жителей мегаполисов и 51,4% в провинции2 . Данные могут несколько расходиться в зависимости от формулировки вопроса. Согласно последнему исследованию по проекту РМЭЗ (RLMS)3 , где по нашей просьбе была дана формулировка «мы-идентификаций», использованная Е.Н. Даниловой – В.А. Ядовым и примененная в опросах в проекте «Будущее России», «гражданами России» ощущали себя «часто» и «иногда» 65% (68% горожан и 59 – жителей села). Данные исследований, проведенные МИОНами, в рамках данного проекта позволили уточнить результаты, полученные ранее и расширить сложившиеся здесь представления на происходящие процессы интеграции. По данным опросов МИОНов гражданами России ощущали себя от 95 – 90% жителей Свердловской, Томской, Воронежской областей до 82—77% в Саратовской, Калининградской областях, Приморье (всего по массиву опрошенных более 80%). При этом свыше половины респондентов присоединились к тем, кто ощущает себя гражданами России в значительной степени. Отметим также, что впервые наше исследование показало, что региональная идентичность в целом оказалась не выше российской. В Калининграде россиянами и жителями города, области считает себя одинаковая доля населения (77%), в Воронежской, Томской областях и, что примечательно, в Приморье российская идентичность даже чуть значительнее региональной. В Приморье, например, в значительной степени ощущают себя россиянами 57%, а земляками, жителями локальностей, области – 39%. Но именно относительно этого региона досужие политики высказывают опасения дистанцирования. В отличие от данных опросов 90-х годов и начала 2000-х гражданская идентичность теперь оказалась более значимой, чем этнонациональная идентичность (в массиве опрошенных доминирующее большинство — русские). Людей, которые не ощущают близости с людьми своей национальности, немного (от 9 до 26—27% — Томск, Калининград, где, возможно, в массив опрошенных попало больше маргиналов), но важно, что тех, кто в значительной степени ощущает связь с людьми той же национальности, было по регионам не более трети4 . Это, скорее всего, дает основания говорить о преодолении кризисных элементов в российском и русском самосознании. Безусловно, сильная национальная (в значении «государственная») идентичность тоже может быть тревожным симптомом, возможно, назревающих изоляционистских настроений. Но на данном этапе это, скорее всего, компенсаторное изменение в самосознании российских граждан после переживания распада Союза и огульной критики прошлого. К тому же, возможно, это результат активного идеологического воздействия Администрации Президента РФ по конструированию представлений о принадлежности к общей идентичности граждан России и солидарности. Как известно, борьба за номинацию, за наименование признается в современном мире одним из важных ресурсов, способных обеспечить социальное доминирование. Президентский дискурс в этом отношении – важный стимулятор формирования «образа мы», транслируемый при помощи образования, СМИ (слова, как заметил П. Бурдье, «в значительной мере делают вещи»)5 . 1 Данилова Е. Н. Через призму социальных идентификаций // Россия реформирующаяся. Отв. ред. Л.М. Дробижева. М., 2005. С. 226. 2 Российская идентичность в условиях трансформаций. Отв. ред.М.К. Горшков, Н.Е. Тихонова. М., 2005. 3 Российский мониторинг экономического положения и здоровья населения проводится Институтом социологии совместно с Ун-том Сев. Каролины (США) и Институтом питания РАМН. Рук. с российской стороны П.М. Козырева, М.С. Косолапов. 4 Только в Свердловской области их больше, что связано, видимо, с повышенной русскостью, стимулируемой высоким притоком мигрантов и в целом более высокой идентификацией по другим критериям (например, здесь и российскость самая высокая – 95 %, и людей, идентифицирующих себя с европейскими ценностями, – 57 % при 36 % по массиву в среднем). 5 Бурдье П. практический смысл. М., 2001. С. 111—112. |