|
крупных социальных групп по существу остановились (если не учитывать обеднение средних слоев и образование немногочисленной новой элиты). Таким образом, структура общества заморозилась и это произошло, когда дисфункциональные воздействия предшествующих процессов ещё продолжались. Подобная консервация болезненного состояния усиливает распространение аномии. С точки зрения анализа девиаций, прежде всего самоуничтожающего поведения индивидов, следует отметить ещё один момент. Российское общество воспроизводило в своей культуре традиционные патерналистские и авторитарные принципы, политизирующие жизнь индивидов. Сегодня картина изменилась. Патернализм сменился деполитизацией и деидеологизацией жизни индивидов. Чрезмерная запланированность и тотальная подконтрольность сменились замкнутостью на самого себя, покинутостью, лишением привычной поддержки со стороны власти. Негативным, дестабилизирующим фактором выступает сложившаяся после смены режима система социальных различий. С одной стороны, внушенная десятилетиями пропаганды и воспитания и укорененная в национальном менталитете идея равенства вызывает у значительной части общества подозрительность и нетерпимость по отношению к частной собственности, незаурядным способностям и с их помощью достигаемым позициям. В то же время неравенство приняло небывалые масштабы, что приводит к разложению социальной солидарности и чувства справедливости, поскольку большинству членов общества предлагаются примеры действий достижительного характера, нарушающих элементарные нормы морали и права. Социальная интеграция проявляется не только на макро-, но и на микроуровне. Обычно микроуровень копирует и отражает отношения и состояние макросоциальных процессов. Кризис ценностей на микросоциапьном уровне характеризуется следующими чертами: 1) наблюдается чрезвычайно высокое число разводов (из 100 заключённых браков более соро |
массового отречения от определенных фрагментов личной жизни. (Весьма характерной была практика, согласно которой желающий мог переписать свою автобиографию, находившуюся у работодателя). В итоге общество вновь повернуло к тотальной аномии. Перемены в структуре общества послужили также углублению аномии. В период между двумя мировыми войнами для большинства членов общества ощущение и реальность неизменности социального статуса служили сильным удручающим фактором. Не так происходило после второй мировой войны, когда, наоборот, чрезмерно быстрые и в основном сверху управляемые процессы реорганизации дезинтегрировали венгерское общество. Политическая смена власти после 1948 г. означала для прежней элиты резкое понижение статуса, в то же время для политической элиты рабочего класса возможность мобильности вверх. Обе общественные группы оказались в чужой, до сих пор никогда ими не практикуемой ситуативной, ролевой и статусной среде. Тем не менее влияние этой смены было относительно незначительным, потому что касалось малого числа людей. Но кто определит, в какой степени это изменение затронуло жизнь всего общества? Несколько по-другому обстояло дело с мобильностью горизонтальной из деревни в город, из аграрного сектора в индустриальный, которая с 50-х до середины 70-х годов повлияла на жизненные условия чуть ли не каждого третьего жителя страны. С середины 70-х наблюдалось увеличение числа интеллигенции, прежде всего благодаря административным мерам, с 80-х годов до наших дней обеднение значительной части среднего слоя составляет в нашей стране основную тенденцию. Параллельно и в связи с этим происходил чрезвычайно быстрый рост предпринимательского слоя. Конечно, можно говорить об обогащении отдельных общественных групп, но парадоксально то, что их вертикальная мобильность имела не интегральное, а фактически дезинтегрирующее значение для общества. Рассматривая любой из процессов мобильности за последние десятилетия, в большей или меньшей степени правдивыми по отношению к ним находим следующие характеристики. Группы, сменившие свое положение, зачастую в первый раз в истории оказались в новом статусе, и поэтому не только в личностном, но и в культурном аспекте оказались в чуждой им общественной среде. Новое общественное положение в основном приходило на смену исторически зафиксированной, глубоко впитанной, интериоризированной культуре, что углубляло культурный разрыв между старой и новой культурой. Процессы мобильности протекали между общественными позициями, и без того отдаленными друг от друга (политическое преследование власть, крестьянская форма жизни рабочая жизнь, сельское общество город, рабочая жизнь позиция интеллигенции, средний класс положение бедноты, жизнь служащего предпринимательская деятельность и культура). Значительная культурная отдаленность сама по себе снижала возможность усвоения культуры. Наиболее характерная особенность всех этих процессов мобильности состоит в том, что каждый из них контролировался и управлялся сверху, был навязанным обществу тем или иным способом. В результате оказалось следующее: 1) люди обретали новый статус отнюдь не благодаря своим общественным стремлениям; 2) на новую общественную позицию попадали люди, которые не соответствовали таковой по своим способностям, данным и призванию; 3) процессы мобильности касались лишь отдельных сегментов, жизненных сфер, в то время как в других сохранялись прежние характеристики, что делало конфликтным само общественное изменение, прежде всего жизнь причастных к нему лиц; 4) трудности усвоения новой культуры перевесили общественные блага, связанные с мобильностью. Общественные изменения позиций индивидов, формально расцениваемые как развитие, в большинстве случаев сопровождались потерей идентичности, утратой способности к социальной ориентации, депривацией отношений, сегрегацией, маргинализацией, чувством безнадежности и т.д. Стоит отметить, что изменения, перевернувшие жизнь венгерского общества, дезинтегрировавшие как социальную структуру, так и положение отдельных лиц, начиная с 80-х годов замедлились, позднее с точки зрения крупных общественных групп по существу остановились (если не учитывать обеднение средних слоев и образование немногочисленной новой элиты). Таким образом, структура венгерского общества заморозилась и это произошло, когда дисфункциональные воздействия предшествующих процессов еще продолжались. Подобная консервация болезненного состояния усиливает распространение аномии. С точки зрения анализа девиаций, прежде всего самоуничтожающего поведения индивидов, следует отметить еще один момент. Венгерское общество воспроизводило характерный для восточноевропейских стран традиционные патерналистские и авторитарные принципы, политизирующие жизнь индивидов. Сегодня картина изменилась. Патернализм сменился деполитизацией жизни индивидов. Чрезмерная запланированность и тотальная 87 подконтрольность сменились свободой, как в управленческой, так и в других сферах, замкнутостью на самого себя, покинутостью, лишением привычной поддержки со стороны власти. Если в западноевропейских обществах феодальная зависимость отступала перед гражданскими свободами в течение столетий, то у нас же этот процесс втиснут в рамки нескольких лет, а то и нескольких месяцев. И в социальном смысле, и психологически удручающим фактором выступает сложившаяся после смены режима система социальных различий. С одной стороны, усвоенная ранее идея равенства (что никогда не осуществлялось в декларируемой степени) вызывает у значительной части венгерского общества подозрительность и нетерпимость по отношению к частной собственности, продуктивности, повышенным способностям и с их помощью достигаемым позициям. С другой стороны, неравенство приобрело небывалые размеры, что приводит к разложению общественной солидарности и чувства справедливости. Такое неравенство нередко предоставляет большинству членов общества примеры действий и способов достижений, не соответствующих элементарным нормам морали и права. Общественную интеграцию можно и нужно понимать не только на макро-, но и на микроуровне. Общественные учреждения обычно копируют отношения и состояние макрообщественных процессов. Правда, есть исключения. Например, глобальную дезинтегрированность польского общества довольно хорошо компенсирует польская католическая церковь, а также коллективное историческое сознание польского общества. В то же время из работ Хабермаса видно, что чрезвычайную интегрированность немецкого социального строя цивильная сфера копирует относительно неполно. В Венгрии наблюдаются довольно сходные по состоянию макроотношений микрообщественные отношения. Так, потенциально сильную интегрирующую роль религиозной веры, а также церкви ослабляют по крайней мере три фактора. В Венгрии по сравнению, например, с Польшей или Россией, где особая социальная роль принадлежит одной церкви, мировые религии разделены по их ролям, влиянию, значительности и их отношения не всегда были гармоничными. Здесь христианские ценности не были настолько вескими (и сегодня не таковы), чтобы церковь приобрела интегрирующую роль по отношению к целому обществу. Наблюдаемый в наши дни подъем численности верующих проявляется в первую очередь не в рамках исторически крупных церквей, а в области новых церквей, а также сект. Интегрирующая роль таких учреждений по крайней мере неясна, а отсутствие легитимации и борьба за нее имеет сама по себе дезинтегрирующее влияние на общество. Семья как самое главное социализирующее и интегрирующее учреждение находится в плачевном состоянии. Антисемейная идеологии 50-х годов, негативные влияния на семью в 60-е и 70-е годы, начавшиеся в 80-х годах экономический спад и кризис ценностей, а также с тех пор продолжающиеся и в последние годы усилившиеся процессы индивидуализации жизни, дополняемые взрывоподобным изменением общественно-экономической активности женщин (массовые поступления на работу с 60-х годов, раскрывающиеся возможности карьеры с 80-х годов), ускорением процессов модернизации общества, действием либерального семейного права, сокращением мер поддержки семьи и т.д., вели к дезорганизации семейной жизни. Такое состояние характеризуется следующими чертами: 1) наблюдается чрезвычайно высокое число разводов (из 100 заключенных браков более сорока расторгаются); 2) падает число желающих заключать брак и значительно меньше желающих повторно заключить брак; 3) сокращается число новорожденных; 4) наряду со снизившимся стремлением создать семью растет число проблематичных браков (браки, заключенные в слишком молодом возрасте, "вынужденные" браки, браки, заключаемые по экзистенциальной, социальной и психической незрелости); 5) все более исключительную роль играют нуклеарные семьи, утратившие преимущества совместного жительства нескольких поколений: 6) распространяется феномен раздробления семейной функции. Как пишет К. Лаш, за развитие ребенка родитель ответствен лишь частично. Акушеры помогают ребенку появиться на свет, детский врач ответствен за заболевания и их излечение, учителя за знания. Торговая сеть и пищевая промышленность за питание, телевидение за мифы... Все увеличивающиеся статистические данные преступности и подростковой преступности, самоубийств и нервных потрясений убеждают в том, что благотворительные учреждения далеко не идеально заменяют семью; 7) режим существования семей зачастую проблематичен (безработица, конфликты между поколениями и т.д.). Принимая во внимание ко всему прочему то, что семья призвана выполнять основную задачу культурной репродукции общества, нетрудно понять, что дезинтеграция семьи является не только последствием общественных процессов, но и причиной будущих общественных состояний. 88 |