|
парализованному или просто старому человеку, не так уж и велик. Если установится практика дозволения или поощрения уничтожения жизни по качественному признаку, она может стать просто следующим шагом для тех великих мира сего, кто решит истребить целые группы людей, чьи жизни «не имеют ценности». Таким образом, появление законодательного акта, при котором жизнеспасительное лечение может быть применено против воли пациента, возлагает на закон хорошо известную роль регулятора при столкновении прав и принципов. Возможно, важнейшим фактором здесь является то, что однажды гарантированный выбор смерти является непреложным. Этот выбор единственно возможен в случае скорой смерти; единственным вопросом является вопрос времени, что делает эти случаи более субъективными по отношению к естественным правам. Вернемся к случаю со скульптором. Добавим, что несчастный случай привел ее к полному параличу, но ей не нужен респиратор, чтобы жить. Опять же она считает свою жизнь бессмысленной и хочет умереть. Разница между этим случаем и первым гипотетическим вариантом состоит в том, что теперь скульптор не просит, чтобы прекратили это необходимое для жизни лечение то, что больница, скорее всего, откажется сделать но она собирается выписаться из больницы, вернуться домой и просто уйти из жизни в результате отказа от пищи и воды. Она не просит администрацию помочь ей, у нее есть друзья, которые приедут и заберут ее домой (она парализована и ничего не может делать самостоятельно). А затем она скажет своим друзьям закрыть дверь на обратном пути. Могут ли больничные власти дать ей уйти? Добавим, что они знают о ее намерениях, так что, задержав ее, они могут поддерживать ее жизнь, кормя внутривенно. Но она хочет вернуться домой. Фактически, если больничные власти хотят уберечь ее от самоубийства, они должны задержать ее против ее воли. 349 |
126 При некоторых прецедентах закон оказывает сильное сопротивление попыткам «качественных» размышлений о введении права на смерть. Не существует объективного критерия для оценки качестважизнито, что один человек считает неприемлемым, может быть сносным для другого. Таким образом, закон не может определить, чье субъективное желание может быть удовлетворено, а чье нет. Люди, пережившие трагедию, с течением времени могут принять то, что произошло, а затем пожелать продолжать жить. Но эта возможность исчезнет, если удовлетворить первоначальную просьбу о смерти. В конце концов есть риск, если мы разрешим людям решать за себя, они начнут решать за других. Шаг от отключения респиратора скульптора до отключения аппарата, который позволяет жить умственно отсталому, парализованному или просто старому человеку, не так уж и велик, если установится практика дозволения или поощрения уничтожения жизни по качественному признаку, она может стать просто следующим шагом для тех великих мира сего, кто решит истребить целые группы людей, чьи жизни «не имеют ценности». Таким образом, появление законодательного акта, при котором жизнеспасительное лечение может быть применено против воли пациента, вовлекает закон в его хорошо известную роль регулятора при столкновении прав и принципов. Возможно, важнейшим фактором здесь выступает то, что однажды гарантированный выбор смерти является непреложным. Этот выбор единственно возможен в случае скорой смерти; основным вопросом является вопрос времени, что делает эти случаи более субъективными по отношению к естественным правам. Мы видим, что смертельно больной человек, полностью контролирующий свои умственные способности, имеет право прекратить лечение, которое не может излечить его, а лишь продлевает страдания. Но что если пациент не способен сделать выбор? Что если болезнь, молодость, старость и другие обстоятельства сделали его неспособным решать за себя? Что если он |