|
Ю.С. Степанов отмечает, что со стороны формы новозаветный концепт вера выражается греческим словом pistis, а со стороны содержания концепта заимствует существенные элементы не из греческого значения (это слово обозначало отношение к любому богу, к богам вообще в их языческом понимании), а из ветхозаветного концепта [Степанов 1997: 272J. Но, разумеется, основное содержание этого концепта внесено самим дискурсом Нового Завета. При переводе Евангелия на славянские языки новая форма концепта ВЕРА дает новый семантический компонент: ‘верный, надежный, располагающий к доверию’ [Там же]. Во-вторых, изменение содержательной стороны концепта ВЕРА обусловлено различием ветхозаветного и новозаветного дискурсов. •'*.Прежде всего, это различие проявляется в понимании божественных ипостасей: Бог-Отец дискурса Ветхого Завета никогда не равен верующему, хотя и находится с ним в диалогических отношениях; Бог-Сын евангельских дискурсов в своем человеческом воплощении присутствует рядом с верующим непосредственно и является для него зримым культурным образом, следование которому делает верующего потенциально равным Богу. Само явление Христа, земное воплощение Бога свидетельствует о том, что он изменил свое отношение к человек}' и к миру, расставшись с функциями судьи-законодателя и поставив себя вровень со своим творением: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына своего единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Иоан 3, 16). Еще одно принципиальное различие связано с тем, что «иудаизм, признавая живого и личного Бога Ветхого Завета, не допускает, что этот Бог как Личность отличен от своей совершенной Сущности и, так сказать, способен выйти из своего одиночества, быть больше, чем одним Лицом, ограниченным Своей единственностью» [Лосский, еп. Петр (Л'юилье), 2000: 10]. Полнота откровения достояние Нового завета: Сын Божий стал человеком и сделал людей способными к принятию Святого Духа, от Отца исходящего. Единый и личный Бог-христианства это триединство Лиц. Поэтому воскресший Христос 123 |
79 поэтому переводчики не располагали соответствующими терминами для передачи смысла еврейских слов и переводили «на ощупь». «Корню ватах соответствуют, главным образом, (Вульг. spes, confido); корню аман (Вульг.: Tides, credere, veritas)» (СББ, 1900, с. 116). В Новом Завете последние греческие слова, относящиеся к области познания, становятся определенно преобладающими. По мнению составителей СББ, изучение словарного состава уже открывает, что вера Нового Завета имеет как бы два полюса: доверие по отношению к личности «верной», которое охватывает всего человека, а, с другой стороны, действие ума, которому слово или знамение помогают постичь реальность невидимого. Ю.С. Степанов отмечает, что «со стороны формы новозаветный концепт веры выражается греческим словом pistis, а со стороны концепта заимствует существенные элементы не из греческого значения (это слово обозначало отношение к любому богу, к богам вообще в их языческом понимании), а из ветхозаветного концепта» (Степанов, 1997, с. 272). Но, разумеется, основное содержание этого концепта внесено самим дискурсом Нового Завета. При переводе Евангелия на славянские языки новая форма концепта вЬра дает новый семантический компонент: «верный, надежный, располагающий к доверию» (Там же). Во-вторых, изменение содержательной стороны концепта вера обусловлено различием ветхозаветного и новозаветного дискурсов. Прежде всего, это различие проявляется в понимании божественных ипостасей: Бог-Отец дискурса Ветхого Завета никогда не равен верующему, хотя и находится с ним в диалогических отношениях; Бог-Сын евангельских дискурсов в своём человеческом воплощении присутствует рядом с верующим непосредственно и является для него зримым культурным образом, следование которому делает верующего потенциально равным Богу. Само явление Христа, земное воплощение Бога свидетельствует о том, что он 80 изменил своё отношение к человеку и к миру, расставшись с функциями судьи законодателя и поставив себя вровень со своим творением: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына своего единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную» (Иоан 3,16). Второе принципиальное различие связано с тем, что иудаизм, «признавая живого и личного Бога Ветхого Завета, не допускает, что этот Бог как Личность отличен от своей совершенной Сущности и, так сказать, способен выйти из своего одиночества, быть больше, чем одним Лицом, ограниченным Своей единственностью» (Лосский, еп. Петр (Л'юилье), 2000, с. 10). Полнота откровения достояние Нового завета: Сын Божий стал человеком и сделал людей способными к принятию Святого Духа, от Отца исходящего. Единый и личный Бог христианства это триединство Лиц. Поэтому воскресший Христос и послал своих учеников «научить все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа» (Мф. 28, 19). Меняется и сам человек. Появляется новый культурный тип личности: для ветхозаветного человека вера является этническим признаком, но в дискурс новозаветного человека уже вселяется лингвокультурная оппозиция не между концептами доверия и недоверия, а между доверием и неверием. Ветхозаветный человек не просит Бога, но доверяет ему. Новозаветный человек находится в состоянии активного диалога с Богом. Об этом напоминают слова евангельской молитвы: «Верую, Господи! Помоги моему неверию» (Мк. 9:24). В Евангельских дискурсах концепт веры несёт семантику уже не только культурного состояния, не только культурного действия, связанного с укреплением своей веры, но и и культурного действия, направленного на формирование и укрепление веры других людей. В словах, обращённых к Петру, Иисус говорит: «Но я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя: и ты некогда, обратившись, утверди братьев своих» (Лк.22,32). Это культурная цепь распространения веры от человека к человеку является главной целью новозаветного дискурса: как написано в одном из посланий Павла, «Ибо я не |