|
черты: 1) использование стилистических приемов, характерных для богословских произведений, 2) образность и экспрессивность, 3) индивидуально-авторское словоупотребление и семантика лексем [Сергеева 2002: 14]. Все это дает основание говорить о том, что многие тексты «философского ренессанса» могут быть рассмотрены как обладающие признаками художественности «произведения лирико-философского характера» [Там же]. Церковный дискурс отделен от мира и от людей, не признающих церковь. Входящие в нее знают об этом «внутренним знанием «веры»», не входящие отделены от этого знания и воспринимают вес, относящееся к церковному дискурсу, исключительно внешним образом. «Верующий знает истину, неверующий же не знает ее или знает ее знанием внешним и несовершенным» [Хомяков 1994: 9]. Церковь исповедует веру, выраженную посредством текстов догматов. Эти тексты в русской лингвокультуре символизируют образ веры и могут быть ясны только тому, кто обладает верой и чья жизнь находится в согласии с реальным миром, то есть тому, который способен любить окружающих людей, не причинять никому зла, ненавидеть несправедливость и т.п. Вера неразрывна с делами и сама есть его высшее осуществление. «Посему неразумны и те, которые говорят, что "вера" одна спасает, но еще нужны дела, и те, которые говорят, что "вера "спасает кроме дел: ибо если дел нет, то "вера" оказывается мертвою; если мертва, то и не истинна<...> если же не истинна, то ложная, т.е. внешнее знание» [Хомяков 1994: 347]. Церковь свята, истинна и неизменна, она есть орудие и сосуд божественной благодати. Лексема Церковь отождествляется с лексемой Бог: «Исповедуя веру в Бога, церковь исповедует веру в самое себя, потому что она себя признает и дела свои признает за дела Божии, а не за дела лиц», «знание об ее существовании есть также дар благодати, даруемой свыше и доступной только вере, а не разуму» [Хомяков 1994: 12]. 53 |
традиционно выделяемыми с разных точек зрения (художественный, научный, политический дискурс и т. д)» (Сергеева, 2002, с. 16). С другой стороны, по мнению Вышеславцева, «нет никакой специальной русской философии», существует лишь «русский подход к мировым философским проблемам, русский способ переживания и обсуждения» (Вышеславцев, 1994, с. 154). Е.С. Сергеева, говоря об уникальности русского религиозного дискурса, отмечает следующие его отличительные черты: 1) использование стилистических приемов, характерных для богословских произведений, 2) образность и экспрессивность, 3) индивидуально авторское словоупотребление и семантика лексем (Сергеева, 2002, с. 14). Все это дает основание говорить о том, что многие тексты «философского ренессанса» могут быть рассмотрены как обладающие признаками художественности «произведения лирикофилософского характера» (Там же). Рождение славянофильской идеологии можно рассматривать как явление, имеющее общенациональное значение. Бердяев по этому поводу писал: «Славянофильство первая попытка нашего самосознания, первая самостоятельная у нас идеология. Тысячелетие продолжалось русское бытие, но русское самосознание начинается с того лишь времени, когда Иван Киреевский и Алексей Хомяков с дерзновением поставили вопрос о том, что такое Россия, в чем ее сущность, ее призвание и место в мире» (Бердяев, 1996, с. 5). Оригинальный богословский дискурс в России впервые возник именно у славянофилов, хотя они и не были профессиональными теологами. Н.Бердяев называл Хомякова «рыцарем Церкви». Флоровский писал о нем: «Хомяков родился, на свег Божий религиозно готовым, церковным, твердым... В нем не произошло никакого переворота, никакого изменения и никакой измены... То верно, по-видимому, что Хомяков не проходил через сомнение и кризис, что он сохранил нетронутой изначальную верность» (Цит. по: Флоровский, 1991, с. 271). И далее Флоровский продолжает: «Твердость Хомякова есть именно верность, мужество, самообладание. Не столько он 191 «единство во множестве», где единство основано на любви и свободе. В этом смысле Хомяков считал, что православная церковь, органично сочетая два принципа свободу и единство, противоположна католической авторитарной церкви, где есть единство без свободы, и протестантской, где существует свобода без единства. Антонимами лексеме соборность являются лексемы индивидуализм (разрушающий человеческую солидарность) и коллективизм (нивелирующий личность). Синоним община. Имея общее концептуальное значение, они различаются сферой приложения: соборность выполняет «роль посредника между Божественным и земным миром», община связана с социальной сферой деятельности человека. Церковный дискурс отделен от мира и от людей, не признающих церковь. Входящие в нее знают об этом «внутренним знанием веры», не входящие отделены от этого знания и воспринимают все, относящееся к церковному дискурсу, исключительно внешним образом. «Верующий знает истину, неверующий же не знает ее или знает ее знанием внешним и несовершенным» (Хомяков, 1994, с.9). Церковь исповедует веру, выраженную посредством текстов догматов. Эти тексты в русской лингвокультуре символизируют образ веры и могут быть ясны только тому, кто обладает верой и чья жизнь находится в согласии с реальным миром, то есть тому, который способен любить окружающих людей, не причинять никому зла, ненавидеть несправедливость и т.п. Вера неразрывна с делами и сама есть его высшее осуществление. «Посему неразумны и те, которые говорят, что вера одна спасает, но еще нужны дела, и те, которые говорят, что вера спасает кроме дел: ибо если дел нет, то вера оказывается мертвою; если мертва, то и не истинна... если же не истинна, то ложная, т.е. внешнее знание» (Хомяков, 1994, с. 347). Церковь свята, истинна и неизменна, она есть орудие и сосуд божественной благодати. Лексема Церковь отождествляется с лексемой Бог: 195 1% «Исповедуя веру в Бога, церковь исповедует веру в самое себя, потому что она себя признает и дела свои признает за дела Божии, а не за дела лиц», «знание об ее существовании есть также дар благодати, даруемой свыше и доступной только вере, а не разуму» (Хомяков, 1994, т.2, с. 12). Концепты, идущие из библейского и святоотеческих дискурсов: видимое и невидимое, Хомяков связывает и с Церковью: «Видимая земная церковь означает для верующего невидимую, истинную церковь, которая основана на единстве божественного и человеческого дискурсов» (Там же). Таким образом, для Хомякова концепт веры несет семантику «внутреннего познания», «внутреннего совершенства и созерцания Божественного», недоступного для сомнения и неверия, поскольку оно исходит из церковного дискурса как земного воплощения единства Божественного начала мира. По словам Г.Флоровского, Хомяков исходит из внутреннего опыта Церкви как очевидец, который «описывает реальность Церкви, как она открывается изнутри чрез опыт жизни в ней» (Флоровский, 1983, с.274), поэтому он не дает логических определений веры, но свидетельствует о ней. Основное отличие в осмыслении концепта веры в дискурсе Хомякова от святоотеческого понимания заключается в том, что он критически относился к духовно-аскетической традиции восточного христианства, полагая, что она, заимствованная у греков, приводит к тому, что «гражданин, забывая отечество, жил для корысти и честолюбия» (Хомяков, Т. 1, с. 465), то есть концепт аскезы, входящий в концептосферу веры дискурса отцов церкви исключен из лексикосемантического поля веры в дискурсе Хомякова. В то же самое время Хомяков превозносит объединительную функцию православия, становление Московского княжества даже путем жестокого подавления несогласных подчиниться. Взгляды И.В. Киреевского, другого основоположника славянофильства, во многом перекликаются со взглядами Хомякова. Написал Киреевский |