|
Далее мы находим у А.М. Ладыженского, что «если выбранный общинник без уважительной причины не соглашался принять присягу, то это считалось доказательством неблагонадежности свидетеля, который в таком случае к свидетельству не допускался. Уважительной причиной отказа от принятия присяги могло быть только то, что лицо, от которого требуют присягу, при свидетелях дал обет ни по каким делам не принимать присяги». «Каждый свидетель допрашивался отдельно и подробно в присутствии тяжущихся обо всех обстоятельствах, могущих повести к открытию истины. Если в показаниях двух свидетелей оказывалось разноречие, то их свидетельство не принималось. Если же из трех свидетелей два показывали одинаково, а в показании третьего было разноречие, то принимались только два первые. В случае устранения одного или всех свидетелей истцу не воспрещалось представить новых свидетелей. Показание свидетеля принималось за доказательство, если он лично присутствовал при совершении дела, по которому его спрашивали, или узнал об обстоятельствах дела из уст самого ответчика. Показание же по слухам от других пи в каком случае за доказательство ие принималось»278. Адатами во всех случаях принимались показания умирающею человека. С присягою или даже без нее указание дотерпевшего иа виновника считалось несомненным доказательством вины, в случае сомнения в точности показаний требовалась очистительная присяга от обвиняемого. Вообще присяга играла достаточно большую роль в судебном процессе народов Северного Кавказа. Она «была судебным доказательством и вместе с тем для обвиняемого средством судебной защиты»279. Присяга это не только клятвенное обещание говорить правду, но и своего рода испытание, которому обязательно подвергался присягающий, и значение которого обеспечивалось верою в непосредственное вмешательство неземной силы. 106 2,$ Ладыженский, А.М. Укал. раб. С. 114-115. 273 Дубровин, Н. История воИны и владычества русских на Кавказе. Т. 1. / Н. Дубровин. СПб., 1871. С. 194. |
69 Как указывал А.М.Ладыженский, ‘‘если выбранный общинник, без уважительной причины не соглашался принять присягу, то это считалось доказательством неблагонадежности свидетеля, который в таком случае к свидетельству не допускался. Уважительной причиной отказа от принятия присяги могло быть только то, что лицо, от которого требуют присягу, при свидетелях дал обет ни по каким делам не принимать присяги‘‘. ‘‘Каждый свидетель допрашивался отдельно и подробно в присутствии тяжущихся обо всех обстоятельствах, могущих повести к открытию истины. Если в показаниях двух свидетелей оказывалось разноречие, то их свидетельство не принималось. Если же из трех свидетелей два показывали одинаково, а в показании третьего было разноречие, то принимались только два первые. В случае устранения одного или всех свидетелей истцу не воспрещалось представить новых свидетелей. Показание свидетеля принималось за доказательство, если он лично присутствовал при совершении дела, по которому его спрашивали, или узнал об обстоятельствах дела из уст самого ответчика. Показание же по слухам от других ни в каком случае за доказательство не принималось‘‘ 438 . Институт свидетелей использовался и при рассмотрении судом дел, связанных с потравами, запашкой чужой земли и другими имущественными ущербами. Если случилась потрава чужого поля, то истец с помощью не менее двух свидетелей доказывал виновность подозреваемого в суде. Два доверенных лица определяли стоимость убытка 439 . Для обнаружения медиаторами вора использовался и институт негласного доказчика, названного Х.М.Думановым хашэ. К хашэ прибегали в случаях воровства, убийства и других преступлений. Хашэ сообщал потерпевшему или его родственникам о том, кто являлся виновным в исходном конфликте. Как правило, за информацию он получал некоторое вознаграждение от потерпевшей стороны. В случае кражи скота или другого имущества потерпевший объявлял, что заплатит известную сумму тому, кто укажет вора. Поскольку хашэ опасался, что вор и его родственники будут мстить ему, он старался скрыть свой донос 440 . Как отмечал Х.М.Думанов, впоследствии появились и профессиональные хашэ 441 . Наряду с этим при рассмотрении имущественных споров адыги использовали и институт барантования, называемый по кабардински тхъэкъун 442 . К институту барантования имущества прибегали в тех случаях, когда дело касалось неисполнения условий договора одной из сторон, невозвращения долга, воровстве и т.д. 443 Данный институт был широко распространен на всем Северном Кавказе. Ф.А. Гантемирова описала его существование у чеченцев 444 , Ф.Д.Эдиева у карачаевцев 445 , М.А.Агларов у народов Дагестана 446 . А.Хайтлиев, описывая существование института барантования в обычном праве туркмен, указывал и на другую юридическую традицию, называвшуюся самоуправный арест, согласно которой потерпевший привязывал к столбу или дереву человека, не возвратившего долг или украденное. Иногда виновный арестовывался и содержался тайком в каком-либо помещении. Эта традиция свидетельствует о наличии в обычном праве ряда народов понятия об аресте виновного 447 . Тем не менее по северокавказским материалам пореформенного времени данные юридические нормы не прослеживаются. Ф о р м ы с у д е б н о г о р а з б и р а т е л ь с т в а и в ы н е с е н и е р е ш е н и я. На Северном Кавказе медиаторский суд применял различные нормы обычного права. Судьи назначали виновной стороне выплату компенсации, цены крови, называемой у кабардинцев лъыуасэ 448 . В ХVIII начале ХIХ в. компенсация выплачивалась рогатым скотом, лошадьми, овцами, оружием, конской сбруей, одеждой, крепостными людьми 449 . Во второй половине ХIХ в. она по желанию потерпевшей стороны могла выплачиваться скотом или деньгами. Как свидетельствует архивный материал, в 1880-1910-е годы адыги предпочитали получать компенсацию деньгами 450 . У других народов Северного Кавказа, например, у осетин, карачаевцев, в пореформенное время в качестве компенсации могли отдаваться земельные участки 451 . Я не обнаружила подобных случаев в адыгской судебной практике. Во время судебного заседания медиаторы обсуждали условия и сроки выплаты компенсации. |