|
33 состоит в том, чтобы создать государственный национализм. В отличие от этнонационализма, в основе которого лежит чувство общего происхождения, проявляющееся в виде языковых, религиозных или расовых признаков, единственная база государственного национализма политическая, т.е. разделяемое чувство гражданства. Один из наиболее ярких примеров государственного национализма можно обнаружить в Соединенных Штатах, где для многих граждан осознание себя американцами составляет одновременно содержание их этнической идентичности. Концепция государственного национализма не всегда очевидна, хороших ее примеров немного, но она везде остается политической целью. В некоторых странах гражданство настолько сливается с этническим национализмом, что между этими понятиями почти нет различия, например, в Японии, Норвегии, Нидерландах, Польше, Армении. ф Однако в большинстве стран этнический национализм сильнее государственного национализма. Противоречия между ними достигают такой стадии конфликтности, что после поражения политического режима, этнический национализм одерживает верх. Так чехословаки стали чехами и словаками, югославы разделились на словенцев, хорватов, сербов и мусульман, нигерийцы на ибо, йоруба, хауса. Подобных примеров немало. Многие бельгийские граждане воспринимают себя, прежде всего, как фламандцы или валлоны, а не как бельгийцы. Многие каталонцы или баски больше отождествляют себя со своей этнической общиной, чем с испанской государственной нацией. Трудно сказать, сколько британцев ставят свою национальную идентичность выше этнических: валлиискои, шотландской или английской. Ольстерцев раздирают ирландская и британская ранних продуктов второго цунами По сравнению с первым цунами, в котором доминировала тема объединения, второе цунами представляет собой движение в ф |
47 воспринимался как разумная цель в таких странах, как Франция, Германия, Италия и Великобритания. Первому этапу (цунами) характерно возникновение государственного национализма. Для возникших империй был характерен не только контроль над внешними зависимыми территориями, но и внутреннее проникновение. Каждое национальное государство включает этнические меньшинства. Одновременно с внешней экспансией эти государства стремятся гомогенизировать свое население. В отличие от традиционных королевств, в которых правители и меньшинства спокойно воспринимали этническое многообразие, национальное государство отвергает такую идею. Посредством политики, наподобие политики "плавильного котла" в США, они вынуждают культурные меньшинства к ассимиляции с доминирующим большинством. Цель ассимиляторской, или интеграционистской политики состоит в том, чтобы создать государственный национализм. В отличие от этнонационализма, в основе которого лежит чувство общего происхождения, проявляющееся в виде языковых, религиозных или расовых признаков, единственная база государственного национализма — политическая, т.е. разделяемое чувство гражданства. Один из наиболее ярких примеров успешного государственного национализма можно обнаружить в Соединенных Штатах, где для многих граждан осознание себя американцами составляет одновременно содержание их этнической идентичности. Концепция государственного национализма не всегда вполне ясна, возможно, потому, что хороших ее примеров немного, но она везде остается политической целью. В некоторых странах гражданство настолько сливается с этническим национализмом, что между этими понятиями почти нет различия, например, в Японии, Норвегии, Нидерландах и Польше, Армении. Однако в большинстве стран этнический национализм сильнее государственного национализма. Противоречие между ними настолько острое, что после падения власти правящей партии или имперского центра немедленно всплывают соревнующиеся этнонационализмы: бывшие чехословаки стали 48 словаками и чехами, югославы раздробились на словенцев, хорватов, сербов и мусульман, нигерийцы разделились на ибо, йоруба, хауса и др. Многие бельгийские граждане воспринимают себя прежде всего как фламандцев или валлонов, а не как бельгийцев, многие каталонцы или баски больше отождествляют себя со своей этнической общиной, чем с испанской государственной нацией. Трудно сказать, сколь много британцев ставят свою национальную идентичность выше этнической: валлийской, шотландской, английской. А как насчет ольстерцев, которые раздираются между ирландской и британской идентичностями и сами представляют собой один из ранних продуктов второго цунами. По сравнению с первым цунами, в котором доминировала тема объединения, второе цунами представляет движение в противоположную сторону: его главным лозунгом стало освобождение1. Как внешние, так и внутренние меньшинства, подчиненные господству имперских нацийгосударств, стали достаточно мобилизованными, чтобы потребовать для себя автономии либо независимости. Второе цунами этнонационализма, основанное на целях освобождения, было логическим и историческим следствием первого. Постепенно современные государственные и экономические идеи были усвоены народами, покоренными имперскими завоевателями, родившимися в период первого цунами. Начиная, возможно, с зарождения индийского национатизма под руководством Национального конгресса и распространяясь оттуда на все зависимые территории, которые стали независимыми после второй мировой войны, этнический национализм создал глобальную сеть новых государств. И в этом, действительно, есть проявление второго цунами этнонационализма. 1 Как пример, распад СССР в начале 90-х гг. XX века отделение республик Закавказья, Средней Азии и Казахстана, Прибалтики, Украины, Белоруссии, Молдавии. В качестве примера можно привести и дачьнейший процесс суверенизации субъектов Российской Федерации, приведший к вооруженным конфликтам на Северном Кавказе. |