|
79 критерием истины, подтверждая ее на каждом соответствующем уровне всеобщности. Но если говорить о «предварительном» критерии истины, то идея, опирающаяся на прошлую практику более высокой степени всеобщности, может выступать в качестве такого предварительного критерия для идеи более узкой. Чем выше по уровню всеобщности находится идея, тем больший «заряд» прошлой практики воплощен в ее содержании. Поэтому теория может выступать предварительным критерием для эмпирического знания, методологический принцип для теории, а мировоззрение для методологического принципа. Говоря о теоретическом критерии истины, нельзя не упомянуть так называемые внеэмпирические внутринаучные критерии обоснования знания (простота, «красота и изящество», гармоничность, внутреннее совершенство и т.п.). Важное значение среди них имеют теоретические формы доказательства, логический критерий истины, опосредованно выведенный из практики. Он дополняет критерий практики как решающий, а не отменяет или заменяет его полностью. В связи с обсуждением теоретического критерия истины уместно вспомнить ту ситуацию в философии и в науке, когда панацеей от всех заблуждений и универсальной «отмычкой» для решения любых проблем считалась материалистическая диалектика и ее принципы. Скажем, такой принцип материалистической диалектики, как принцип партийности представлял собой канал подчинения диалектики, теории государственной идеологии, звено, соединяющее среду функционирования теории с теми свойствами законов и категорий диалектики, которые превращали ее в средство теоретического обоснования господствующей идеологии. Ведь классический принцип партийности, требующий на уровне философского текста проведения различия между материализмом и идеализмом, модернизировался идеологией и понимался как партийный заказ на категориальное обоснование уже принятых политических решений и «спущенных свыше» идеологических установок и лозунгов. |
227 исторической практики образования начинает предварять их, но уже на более высоком уровне. Кроме того, как известно, практика является «конечным» критерием истины, подтверждая ее на каждом соответствующем уровне всеобщности. «Но если говорить о «предварительном» критерии истины, то идея, опирающаяся на прошлую практику более высокой степени всеобщности, может выступать в качестве такого предварительного критерия для идеи более узкой. Чем выше по уровню всеобщности находится идея, тем больший «заряд» прошлой практики воплощен в ее содержании. Поэтому теория может выступать предварительным критерием для эмпирического знания, методологический принцип для теории, а мировоззрение для методологического принципа».1 Говоря о теоретическом критерии истины, нельзя не упомянуть так называемые внеэмпирические внутринаучные критерии обоснования знания (простота, «красота и изящество», гармоничность, внутреннее совершенство и т.п.). Важное значение среди них имеют теоретические формы доказательства, логический критерий истины, опосредованно выведенный из практики. Он дополняет критерий практики как решающий, а не отменяет или заменяет его полностью. В связи с обсуждением теоретического критерия истины уместно вспомнить ту ситуацию в философии и в науке, когда панацеей от всех заблуждений и универсальной «отмычкой» для решения любых проблем считалась материалистическая диалектика и ее принципы. Скажем, такой принцип материалистической диалектики, как принцип партийности представлял собой канал подчинения диалектики, теории государственной идеологии, звено, соединяющее среду функционирования теории с теми свойствами законов и категорий диалектики, которые превращали ее в средство теоретического обоснования гос1 Липский Б.И. Практическая природа истины. Л., 1988, с. 128. 228 подствующей идеологии. Ведь классический принцип партийности, требующий на уровне философского текста проведения различия между материализмом и идеализмом, модернизировался идеологией и понимался как партийный заказ на категориальное обоснование уже принятых политических решений и «спущенных свыше» идеологических установок. Соблюдение принципа партийности в общественных науках на протяжении нескольких десятилетий истории нашей страны приобрело уродливый характер. Требование немедленных, непосредственных практических результатов как якобы высшего проявления принципа партийности, прямой связи науки с жизнью, теории с практикой слишком часто выступало тормозом дня науки, и не только общественной. «Огромный вред советской науке, и особенно генетике, принесло «бракосочетание» централизованного политического контроля с системой философии, которое прегендовало на универсальность. Обозреватели за пределами СССР часто винили в этом философию, хотя речь шла скорее о системе политической монополии, стремившейся контролировать «философию... Время от времени определенная формулировка марксистской философии науки трансформировалась в официальное идеологическое положение с одобрения партийных органов. В этом случае действительно происходили тяжелые события, из которых случай с генетикой был, пожалуй, самым трагичным».1 В философии же все, что не укладывалось в рамки непосредственной политической борьбы, считалось отрывом от практики социалистического строительства и называлось «уходом в философские абстракции». Другой аспект понимания принципа партийности заменил логиче1 Грэхем Л.Р. Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе. М, 1991, с. 14-15. |