|
Тело приговоренного становилось как бы пергаментом, на котором писались знаки власти (нанесение клейма, отрезание ушей, носа и т.д.). Кроме того, французский исследователь видит дополнительные культурно-экономические основания для применения крайне жестоких пыток. Фуко пишет: «Несомненно, существование публичных казней было связано еще с чем-то совершенно иным, нежели собственно внутренняя организация»1. Он признает правоту марксистских теоретиков Руше и Кирчхеймера, что на эго повлияла система производства, в которой человеческое тело не имело ни полезности, ни коммерческой ценности, которая придавалась ему экономикой индивидуалистического типа. Но Фуко полагает, что еще большее значение имела установка по отношению к смерти. Установка, которую можно обнаружить не только в ценностях христианства, но и в демографической ситуации: опустошения, производимые болезнями и голодом, периодические эпидемии, чудовищная детская смертность — все это сделало смерть знакомой, и породило ритуалы, направленные на то, чтобы принять смерть и дать смысл се перманентной агрессии1 2. Объяснение радикального изменения наказания в XVIII в. М.Фуко начинает с описания беспорядков, возникавших во многих случаях при публичных наказаниях. Фуко полагает, что представители государственной власти начали опасаться эффектов ситуаций, когда ритуал наказания становился демонстрацией нелояльности толпы. Затем Фуко обращает внимание на критиков такого жестко криминального правосудия, которые издавали многочисленные памфлеты, трактаты, писали петиции о смягчении наказания. Это движение широко распространилось в предреволюционной Франции. Фуко связывает это движение, прежде всего, с растущим чувством индивидуализма и ясным 1 Фуко Л/. Указ. соч. С. 81. 2 Там же. С. 85. 119 |
279 случаях, когда вина обвиняемого была достаточно очевидной. Фуко пишет: «Пытаемое тело вписывалось в судебную церемонию, которая должна была * произвести, открыть для каждого взгляда истину преступления». И дальше Фуко продолжает: «Во Франции, как и в большинстве европейских стран, (примечательное исключение составляла Англия), все судопроизводство, вплоть до вынесения приговора, было тайным, иными словами непрозрачным не только для публики, но и для самого обвиняемого. Оно происходило без него; по крайней мере, он не мог ознакомиться ни с составом обвинения, ни с показаниями свидетелей, ни с уликами».1 В этом смысле церемония публичного наказания становится актом раскрытия истины для публики, истины, которая до этого была тайной; пытка на эшафоте была явленным всем актом воздаяния * за преступление и в то же время актом истины. Во-вторых, публичное наказание должно рассматриваться в рамках особенностей политического режима классической эпохи. Согласно политическому учению того времени, любое преступление является преступлением против суверена, поскольку закон это воплощение воли суверена. Наказание, в этом смысле это акт воздаяния, оправдываемый правом суверена вести войну против своих врагов. Наказание символизировало сражение за право суверена господствовать. Отсюда использование разного рода оружия против наказываемого, стремление повергнуть его в ужас.2 * Тело приговоренного становилось как бы пергаментом, на котором писались знаки власти (нанесение клейма, отрезание ушей, носа и т.д.). Рационализированный и тсхнологизированный вариант такого наказания изобразил Ф. Кафка в рассказе «В исправительной колонии», где специальная машина наказания пишет на теле приговоренного, разрывая и рассекая его, мудрое изречение суда (например, «Чти начальство свое»). Публичное наказание подобно относится к тому же ряду явлений, что и триумф в Древнем * Риме. Это торжественная церемония, означающая полную победу суверена над 1 Гам же. С. 53. ; Там же. С. 65 71. 280 нарушителем. Ей присущи все особенности военных парадов победы. В их центре демонстрация абсолютной власти суверена, а не торжество абстрактного и безличного правосудия. В-третьих, французский исследователь видит дополнительные культурноэкономические основания для применения крайне жестоких пыток. Фуко пишет: «Несомненно, существование публичных казней было связано еще с чем-то совершенно иным, нежели собственно внутренняя организация».1 Он признает правоту марксистских теоретиков Руше и Кирчхеймера, что на это повлияла система производства, в которой человеческое тело не имело ни полезности, ни коммерческой ценности, которая придавалась ему экономикой индивидуалистического типа. Но Фуко полагает, что еще большее значение имела установка по отношению к смерти. Установка, которую можно обнаружить не только в ценностях христианства (тешепЮ топ Н.Щ.), но и в демографической ситуации: опустошения, производимые болезнями и юлодом, периодические эпидемии, чудовищная детская смертность все это сделало смерть знакомой, и породило ритуалы, направленные на то, чтобы принять смерть и дать смысл ее перманентной агрессии.2 Переход к современному типу наказания. Изменения в уголовном праве в XVIII в. Объяснение радикального изменения наказания в XVIII в. М.Фуко начинает с описания беспорядков, возникавших во многих случаях при публичных наказаниях. Фуко подробно описывает несколько таких сцен. «Одно из них имело место в Авиньоне в конце XVII в. Оно заключает в себе все основные элементы театра ужаса: физическая схватка палача с осужденным, нападение осужденного, преследование палача народом, приговоренный спасается в результате произошедших беспорядков и насильственной инверсии машины наказания».3 Фуко подробно описывает сцену, как толпа, симпатизирующая преступнику, избивает палача и его слугу, несет преступника на кладбище (что символизирует завершение наказания), затем в больницу. 1 Там же С. 81. Там же. С. 81 85. ' Там же. С. 94. 28) После егт> выздоровления ему дарят новую одежду и отпускают. В результате таких мятежей пришлось отгораживать эшафот от толпы строем солдат, что * сразу сделало толпу только зрителем, а не участником сцены наказания. Фуко полагает, что представители государственной власти начали опасаться эффектов таких ситуаций, когда ритуал наказания становился демонстрацией нелояльности толпы.1 Затем Фуко обращает внимание на критиков такого жестко криминального правосудия, которые издавали многочисленные памфлеты, трактаты, писали петиции о смягчении наказания. Это движение широко распространилось в предреволюционной Франции. Фуко связывает это движение, прежде всего, с растущим чувством индивидуализма и ясным осознанием своих интересов, что • требовало срочного изменения существующей политической ситуации. В этот же исторический момент происходит серьезное изменение характера преступности. Появляется довольно значительная группа профессиональных преступников, основной мишенью которых оказывается частная собственность. В это время очень быстро растут новые порты, строятся склады, появляются большие торговые лавки. Все это очень привлекательно для воров. Стремительно растет число представителей среднего класса, людей, обладающих частной собственностью и беспокоящихся за ее сохранность. В рамках этого социального слоя появляется установка на уважение к закону и ♦ нетерпимость к его нарушению. Преступления, которые были широко распространены при «старом режиме» неуплата ренты и налогов, контрабанда, браконьерство, кража урожая к которым относились терпимо, как к неизбежному злу, сменяются преступлениями против буржуазной собственности. Судебная деятельность при «старом режиме» осуществлялась различными видами суда, которые часто противоречили друг другу, оставляя для преступника множество лазеек. Наконец, не существовало ф систематического и всеохватывающего полицейского надзора.2 Возникла 1 Там же. С. 96. 1 Там же. С. 119 130. |