|
способов достижения, цели и самосохранения, кроме диктата насилия. По мнению Питирима Сорокина, кризисное состояние общества, в том числе криминальное, очень часто приводит к «тоталитарной конверсии, и чем сложнее критический момент, тем глубже тоталитарная трансформация»1. Вместе с тем, для тысяч и миллионов не искушенных в политике людей, которых преступники убивают, калечат, насилуют, грабят, терроризируют, обворовывают, обманывают, одурачивают и держат в постоянном страхе, может стать безразличным тот факт, от какой диктатуры, криминальной или политической, они страдают, тем более что к политической диктатуре народы нашей страны, например, привычны. И их трудно будет упрекнуть в том, если они захотят защититься от преступности с помощью авторитарного режима. Можно стопроцентно прогнозировать, что они ошибутся, но это уже другой вопрос. Такая ситуация (и перспектива) актуальна и для других посткоммунистических стран, образованных на территории бывшего СССР, Центральной и Восточной Европы, где нет традиционного демократически установленного правового, но жесткого и разветвленного контроля над преступностью. Силы, считающие себя демократическими, придя к власти в этих странах под лозунгами политической, экономической и личной свободы, очень чувствительны к вопросам наведения порядка. Они боятся упрека в скатывании к тотальному контролю и нс всегда осознают все возможные, в том числе политические, последствия растущей преступности, чем, несомненно, пользуются радикальные партии. В России, например, где все, в том числе демократы, ругают власти за слабую борьбу с преступностью, где страх перед преступностью является одним из мотивов повседневного поведения, любая более или менее заметная активность Президента РФ, Правительства РФ или правоохранительных органов, направленная на усиление контроля за противоправным Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М„ 1992. С. 16. |
Глава 16. Прогноз преступности 473 тах. Удерживая традиционную преступность в "узде", он не избавляет общество от массовой виктимизации. Либеральная демократия, являющаяся магистральным направлением политического и гуманистического развития человеческого общества в текущем столетии, отвергает дискреционные злоупотребления (преступления) властей против своего народа и нарушения его неотъемлемых прав, но она все менее удовлетворительно справляется с интенсивно растущей, действующей без правил и признающей только грубую силу преступностью. Демократическая власть, борясь с преступностью, действует в рамках демократически принятых законов, но это не избавляет ее от коррупции и других должностных злоупотреблений, хотя они менее опасны, чем репрессии тоталитарного режима. Особенно беспомощным в борьбе с преступностью на современном этапе представляется российский либерализм (как он видится некоторым правым теоретикам), отвергающий эффективный социально-правовой контроль, а также идеи национального сильного правового государства и патриотизма. В итоге уровни и тенденции преступности (криминализированной и не криминализированной) в демократических странах и тоталитарных государствах почти сопоставимы. Разница заключается в возможностях защиты: от традиционной уголовной преступности хорошо или плохо защищает государство, допустимы и иные правовые способы защиты и самозащиты; от некриминализированной преступности властей против своего народа никаких правовых мер защиты и самозащиты не существует, кроме беспрекословного подчинения и служения режиму. Общеизвестно, что демократическое общество не может полноценно развиваться в условиях массовой ужесточающейся, организующейся, интеллектуализирующейся, вооружающейся и неуклонно растущей преступности. Политическая и экономическая свобода не может существовать с петлей преступности на шее. Диктатура преступности при либеральной борьбе с ней становится не менее опасной, чем диктатура тоталитаризма. Более того, в своем крайнем проявлении диктатура преступности, как правило, "беременна" той же диктатурой тоталитаризма. Уголовники, стремящиеся к контролю над обществом (регионом, территорией, сферой деятельности) или пришедшие к власти, не знают иных способов достижения цели и самосохранения, кроме диктата насилия. По мнению Питирима Сорокина, кризисное состояние общества, в том числе и криминальное, очень часто приводит к "тоталитарной конверсии, и чем сложнее критический момент, тем глубже тоталитарная трансформация"19 . С другой стороны, для тысяч и миллионов не искушенных в политике людей, которых преступники убивают, калечат, насилуют, грабят, терроризируют, обворовывают, обманывают, одурачивают и держат в постоянном страхе, может стать безразличным тот факт, от какой диктатуры, криминальной или политической, они страдают. Тем более к политической диктатуре народы нашей страны, например, привычны. И их трудно будет упрекнуть в том, если они захотят защититься от преступности с помощью автори 474 Часть III. Контроль над преступностью тарного режима. Можно стопроцентно прогнозировать, что они ошибутся, но это уже другой вопрос. Такая ситуация (и перспектива) особенно актуальна и для других посткоммунистических стран, образованных на территории бывшего СССР, Центральной и Восточной Европы, где нет традиционного демократически установленного правового, но жесткого и разветвленного контроля над преступностью. Силы, считающие себя демократическими, придя к власти в этих странах под лозунгами политической, экономической и личной свободы, очень чувствительны к вопросам наведения порядка. Они боятся упрека в скатывании к тотальному контролю и не всегда осознают всех возможных, в том числе и политических, последствий растущей преступности, чем несомненно пользуются радикальные партии. В России, например, где все, в том числе и демократы, ругают власти за слабую борьбу с преступностью, где страх перед преступностью становится доминирующим мотивом повседневного поведения, любая более или менее заметная активность Президента, Правительства или правоохранительных органов, направленная на усиление контроля за противоправным поведением, воспринимается демократической общественностью как шаги возврата к прошлому. Парадокс состоит в том, что эти же силы, требуя от Правительства обуздать преступность, абсолютно не знают (или не хотят знать), как это сделать, кроме тривиального: "надо лучше ловить преступников". Более того, многие демократы при нахождении у власти в центре и регионах не подтвердили своей способности в практической реализации этого принципа. Оказавшись в оппозиции к власти, они охотнее защищают права заключенных или дудаевских террористов, чем их жертв. Видимо, потому, что права первых (если они нарушаются) попираются властями, а права вторых — частными преступниками. Речь идет не о выборочном соблюдении прав достойных и недостойных граждан, а о реалистичном, взвешенном подходе к борьбе с преступностью и соблюдению прав человека всюду, где бы и кем бы они ни нарушались, высокими чиновниками или примитивными преступниками. Проблема соблюдения прав человека властями исключительна. Она всегда останется актуальной и в тоталитарных, и в демократических странах. Но наиболее опасным и массовым нарушением этих прав в современном мире, особенно после падения многих социалистических режимов, становится диктатура преступности. Обращаясь к непростому историческому опыту России и иных постсоветских стран, можно констатировать: физический, материальный и моральный вред, причиняемый нынешней криминальной вольницей, реально сопоставим с вредом сталинских репрессий и фашистским нашествием. Если же сопоставить обобщенный вред, причиняемый преступностью и властями в современной России, с аналогичными последствиями либерального тоталитаризма времен застоя, то счет окажется не в пользу сегодняшних реалий. Многочисленные убийства охраняемых (депутатов, других государственных должностных лиц, банкиров, предпринимателей, "воров в законе") и |