|
Дядя ее выгонит меня из дома при одном намеке об этом. Богатая наследница и выйти за бедного безымянного гувернера!.. Эта мысль недоступна ее гордым родственникам!» [20]. Мы видим, что молодой человек страдает из-за того, что не может быть вместе с девушкой, которую любит. Это заранее делает сюжет повести драматическим. По мнению критика А.М. Скабичевского, «одним словом, «так Богу угодно», и нечего тут рассуждать, не на что надеяться. Затем только и остается барышне умереть от скоротечной чахотки, а молодому человеку уехать с растерзанным сердцем» [21]. Главный герой повести «Простой случай» Иван Иванович, испытывая «страсть» к молодой девушке, страдает от социального неравенства, от ощущения собственной «ничтожности» перед ней. Но мы видим, как параллельно этой сюжетной линии, развивается и другая. Подросток Жозеф, испытывающий сильное любовное влечение к кузине, признается в своем дневнике: «Сердце у меня так и бьется, когда она подходит ко мне, оправляет мои волосы и целует меня в лоб», «слезы у меня так и застилали глаза, но я удержался; тут же сидела кузина, я не хотел плакать, пусть же она видит, что я уже не ребенок» (с. 221). Введение двух субъектов создает контраст, который подчеркивает искренность и чистоту чувств подростка, что обуславливается авторской позицией. Она скрыта за повествователем, что позволяет говорить об определенном следовании романтической традиции, для которой характерна «размытость» границ между словом героя и автора [22]. Ю.В. Жадовская не случайно включает в произведение эпистолярнодневниковую форму, что позволяет ей изобразить внутренний мир персонажей в столкновении с внешними условностями жизни общества, раскрыть причины трагической развязки. Герой повести Иван Иванович пишет в своем дневнике: «Страсть овладела мною, поглотила все мое бытие <...> И она любит! В ее чистой душе горит и теплится святое чувство... Она любит! Эта мысль душит ме |
автору запечатлеть свой «голос», свою «точку зрения» и внушить читателю определенное отношение к своим героям. Говоря о субъектных повествовательных формах среди других способов художественного описания, следует учитывать, «что субъектная организация есть соотнесенность всех отрывков текста, образующих данное произведение, с субъектами речи, теми, кому приписан текст (формально-субъектная организация), и субъектами сознания теми, чье сознание выражено в тексте (содержательно-субъектная организация)»1. Анализ повествовательной формы, авторской позиции и способов ее выражения в произведениях одного автора позволяет рассмотреть эволюцию жанровых форм и типа художественного мышления. Несмотря на доминирование субъектного повествования в ранних повестях Жадовской внутри этой повествовательной формы выявляются различные его типы: односубъектное повествование («Ни тьма, ни свет»), многосубъектное повествование («Переписка»), сочетание этих типов повествования с обрамляющим или завершающим авторским контекстом («Отрывки из дневника молодой женщины»). В повести «Ни тьма, ни свет» односубъектное повествование от лица молодой женщины художественно изображает анализ героиней собственной духовной жизни, что способствует проникновению в такие глубины человеческой души, которые недоступны постороннему взгляду. Главный герой повести «Простой случай» подросток Жозеф, испытывающий сильное любовное влечение к кузине, признается в своем дневнике: «Сердце у меня так и бьется, когда она подходит ко мне, оправляет мои волосы и целует меня в лоб», «слезы у меня так и застилали глаза, но я удержался; тут же сидела кузина, я не хотел плакать, пусть же она видит, что я уже не ребенок» (с.221). Его рассказ прерывается записками гувернера Ивана Ивановича, который также испытывает к кузине «страсть», но страдает не от отсутствия взаимного чувства, а от социального неравенства, от ощущения собственной «ничтожности» перед ней. Введение второго субъекта создает контраст, кото25 1 Корман Б.О. О целостности литературных произведений И Изд. АН СССР ! Серия литературы м языка, 1977, т. XXXII. №6. С.510. рый подчеркивает искренность и чистоту чувств подростка. Использование в повестях только субъектного повествования обуславливает и специфику авторской позиции. Она скрыта за повествователем, что позволяет говорить об определенном следовании романтической традиции, для которой характерна «размытость» границ между словом героя и автора.1 В повестях «Неумышленное зло», «Отрывки из дневника молодой женщины» интроспективный план дневниковой исповеди дополняется внешним ракурсом видения автора повествователя, который не развенчивает, а напротив, углубляет созданный им образ романтического героя. Так, основу повести «Неумышленное зло» составляют письма юноши из обедневшей дворянской семьи, влюбленного в замужнюю женщину. Обрамляющий авторский контекст, из которого читатель узнает о смерти Феди Миронова от неразделенной любви к «роковой» женщине Вере, еще более оттеняет неистовую страсть романтического героя. Объективное авторское повествование в финале повести «Отрывки из дневника молодой женщины», в основе которого лежит диалог между жителями деревни, не только сообщает читателю о смерти главной героини, но и усиливает романтический контраст между «живым» и возвышенным, к которому принадлежала Мина, и «мертвым» и обыденным, характеризующим ее поздно прозревшего мужа, который «стоял у гроба, как мертвый, а она, точно живая лежала». В повести «Переписка» многосубъектное повествование завершается объектным, что демонстрирует тенденцию автора к «объемности» художественного изображения, к созданию объективной картины действительности. Помимо переписки главных героев в повествование введены и письма соседей, подсматривающих «недозволенную» страсть. Авторское повествование в финале «Переписки» обобщает сложившуюся перед читателем картину и расставляет акценты. Многосубъектное повествование, отразившееся в переписке в отличие от самокоммуникации, свойственной дневниковой записи, предполагает 1 Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики.М., 1975, С. 138 26 рактно по содержанию, то у Тургенева «крылья молодости» это мечты о правде, благе человечества и России».1 Подобная оценка стиля ранних повестей Жадовской в некоторой степени объясняется, на наш взгляд, и игнорированием специфических особенностей стиля женской прозы в целом и индивидуальной манеры писательницы. Эпистолярно-дневниковая форма в ее романтических повестях, наряду с исповедальным значением, иногда выполняет и сюжегообразующие функции, определенным образом организуя сюжетное действие. В повести Ю. Жадовской «Отрывки из дневника молодой женщины» и «Непринятая жертва» случайно перепутанные письма меняют движение сюжета. Этот прием использовали многие русские романтики (А. Марлинский «Испытание», «Фрегат Надежда», В. Соллогуб «Большой свет», В.Ф.Одоевский «Княжна Зизи», Е. Гам «Идеал», «Суд света» и др.). «Введенное в текст повествования письмо было призвано «разъяснить» какую-то тайну, тяготеющую над героями, оправдать их, объяснить мотивы их поступков, которые оказываются скрытыми в разного рода жизненных обстоятельствах».2 В этом случае письмо, не превращаясь в художественную условность, становится одним из факторов развития действия. Но, несмотря на глубоко личный характер повествования в ранних повесу Жадовской, активное использование в них риторических вопросов и восклицаний демонстрирует в то же время заинтересованное отношение автора к воображаемому читателю и ориентацию его на читательское сотворчество, соучастие. Гак, Иван Иванович, герой повести «Простой случай», пишет в своем дневнике: «Страсть овладела мною, поглотила все мое бытие... И она любит! В ее чистой душе горит и теплится святое чувство... Она любит! Эта мысль душит меня. Что я буду делать? Жениться без имени, без состояния. О никогда, никогда...» (с.223). 1 Проскурина Ю.М. Своеобразие беллетристики 1850-х годов в свете проблемы повсствователя-рассказчика'\ Проблема автора в художественной литературе. Выпуск I.Ижевск. 1974.С. 150. 2 Русская повесть XIX века. Л., 1973, С.90. 29 |