|
тинное глубокое чувство; он не понял той родной силы души, которая удерживала ее любовь в границах наружного спокойствия» (с.327). Эта естественность и мудрость, простота и гармоничность характера Юлии во многом обусловлены патриархально-поместной средой, ее нравственно-религиозными принципами. Все действие этой повести сосредоточено в рамках одной обедневшей дворянской усадьбы, где героиня выросла и куда возвращается, разочаровавшись в городской «светской» жизни. Продолжая традицию изображения дворянских гнезд, Жадовская говорит о том, что поместная усадьба является почвой, на которой формируется характер героев. Именно усадьба олицетворяет собой некую модель мира и культуры. В повести «Сила прошедшего» духовное обогащение Юлии обусловлено ее близостью к природе и любовью к чтению. Любовь к природе, способность понимать и чувствовать ее является важным нравственным критерием оценки внутреннего содержания главной героини. Не случайно автор часто рисует главную героиню на фоне природы. («Вечерний ветерок слегка колыхал ее волосы, в которых синели полуувядшие васильки. Ее голубые глаза светлели и темнели, полузакрываясь длинными ресницами», с.368; «Был жаркий июньский день; солнце однако зашло уже за деревья Жиловского сада и бросало трепетную тень на песок дорожек и на ступеньки балкона, по которым Юлия спорхнула в зеленую, тенистую аллею и поворотила в сторону на большой, круглый луг в саду, среди которого возвышалась копна недавно скошенного сена. Она шаловливо опустилась на нее и осталась полулежа, одной рукой поддерживая голову, а другой задумчиво стала выбирать из сена засохшие цветы», с.368). Ю.В. Жадовская умело сочетает в повести элементы психологического и лирического пейзажа. В данной повести пейзаж выполняет различные функции: с одной стороны, способствует нравственно-психологическому анализу и с другой передает эмоциональное отношение персонажа, близкому автору, к дорогому ему миру природы. Накануне объяснения Юлии с Симонским автор описывает состояние природы, которое предвещает этот серьезный разговор: |
93 Эта естественность и мудрость, простота и гармоничность характера Юлии во многом обусловлены патриархально-поместной средой, ее нравственно-религиозными принципами. Все действие этой повести сосредоточено в рамках одной обедневшей дворянской усадьбы, где героиня выросла и куда возвращается, разочаровавшись в городской «светской» жизни. В изображении усадебного быта Жадовская в данном случае продолжает традицию идиллического изображения провинциальной среды в русской литературе1. И эта среда естественна и органична для формирования лучших свойств характера героини. В характере Юлии, в ее отношении к мужчине присутствуют качества, которые наиболее часто атрибутируются как национальные свойства русской женщины. Анализируя структуру образа русской женщины, О.В. Рябов главную черту се видит в силе: физической, психологической и нравственной. Эта сила возводит ее в роль ангела-хранителя мужчины. Сущности характера русской женщины отвечает скорее «любовь-жаление» нежели «любовь-желание». Красота ее это нс сексуальная привлекательность, а «красота сотрадания». В ее отношении к мужчине «преобладает материнское чувство: пригреть горемыку, непутевого. Русская женщина уступает мужчине не столько по огненному влечению полов, сколько из гуманности, по состраданию души»2. Поместная усадьба становится той почвой, на которой формируется характер русской героини. Эта усадьба олицетворяет собой особую модель мира и культуры. В романе «Евгений Онегин» Пушкин этот феномен русской провинциальной жизни назвал «своя семья». По мнению В.А. Кошелева, «своя семья» наиболее простым способом выражает тот уникальный российский мир, внутри которого «благо смешано со злом самым причудливым образом»3. В «Евгении Онегине» Татьяна несколько отгораживается от среды, замыкается в 1 См. об этом подробнее: Строганова Ы.Н. «Миниатюрный мир» провинции в русской прозе 1830-хпервой половины 1840-х гг.// Русская провинция: миф-текст-реальность. М., СПб., 2000. С. 196-204. : Рябов О.В. Миф о русской женщине в отечественной и западной историософии// Философские науки. № 3. 2000. С. 29. ; Кошелев В.А. О «литературной» провинции и литературной «провинциальности» нового времени // Русская провинция: миф текст реальность. М., СПб, 2000. С. 47. |