|
должен был всецело посвятить себя охране человеческой свободы131, защите гражданской свободы посвящается сегодня лишь небольшая часть правительственных прерогатив. На практике правительства в гораздо большей степени заботит стабильность и порядок. Еще Ф.Бэкои характеризовал государственную активность как обуздывающую, укрощающую и подчиняющую себе общественную жизнь132, однако и сегодня универсальной правительственной мечтой остается упорядочение поведения парода. Недаром излюбленной доктриной государственной власти является доктрина порядка. Политические руководители легко отождествляют порядок со status quo, объявляя подстрекателем всякого, кто осмеливается выступить против. Всякий профессиональный управленческий аппарат стремится к сохранению сложившихся отношений и порядков, а не к их преобразованию. И, тем не менее, в политическом смысле государство есть лишь временный триумфатор. Как писал К.Маркс, "с того момента, как управление государством и законодательство переходят под контроль буржуазии, бюрократия перестает быть сознательной силой; именно с этого момента гонители буржуазии превращаются в ее покорных слуг. Прежние регламенты и рескрипты, служившие лишь для того, чтобы облегчить чиновникам их деятельность за счет промышленников буржуа, уступают место новым регламентам, облегчающим деятельность промышленников за счет чиновников"133. Постепенно "центральной ✓ государственной власти" становится ясно, что продолжение старых отношении с 'обществом невозможно, и что правительству надлежит предоставить своим подданным свободу во всем, что ие относится к его прямому назначению, что не связано с внешней и внутренней безопасностью. Так что ие может быть более священной для 131 Talmon J. The Origins of Totalitarian Democracy. London; Seeker and Warburg, 1952. P.3S ш Бэкон Ф. Новый opraaou. М.: Главное социально-экономическое нзд-во, 1938. С. 214 т Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 4. С. 56-58 82 |
сделано это должно быть посредством публичного заявления, обладающего абсолютной силой воздействия, в результате чего с этого момента все действия верховной государственной власти теряют всякое значение. Нельзя, не следует допускать, чтобы власть обособлялась сама посредством собственного суждения; это было бы восстанием; ибо эта чистая власть состоит из множества частных воль, которые, следовательно, не могут конструироваться в общую волю. Однако вторая, общая воля объявляет, что это множество в качестве сообщества, или чистой власти, объединено с идеей всеобщей воли, поскольку эта воля больше не присутствует в предшествовавших властителях".[110] Несмотря на трудности изложения, главная мысль, как представляется, здесь выражена достаточно лапидарно. Позднее эту мысль воспроизвел Ю.Хабермас, говоря, например, что систему финансового оборота, а также экономическую власть, равно как и власть гражданской администрации в структурно сложных современных обществах можно лишь сдерживать. Однако в любом случае эта власть должна быть отделена от коммуникативных сфер общества, устранена из пространства общественной мысли и частной жизни, природа которых имеет спонтанный характер. В противном случае враждебная спонтанности бюрократическая рациональность проникнет в повседневную жизнь людей. Чтобы этого не случилось, система гражданской коммуникация должна оберегать границы своего мира. [111] Поэтому, как писал Ю.Хабермас, "мы должны различать власть, рождающуюся в процессе коммуникации, и административно применяемую власть. В деятельности политической общественности встречаются и перекрещиваются два противоположных процесса: с одной стороны, коммуникативное формирование легитимной власти, которая рождается в свободном от всякой репрессивности процессе коммуникации политической общественности, а с другой такое обеспечение легитимности через политическую систему, с помощью которой административная власть пытается управлять политическими коммуникациями".[112] Б.Рассел также различал два вида крупномасштабной политической активности. С одной стороны, как он считал, общественная безопасность требует централизованного правительственного контроля, который может расшириться до размеров мирового правительства. С другой же стороны, гражданское общество движется по пути прогресса, конкурирующего с социальным порядком.[113] Ситуация при этом осложняется еще и тем, что в интересах прогресса человечество вынуждено допускать если не все, то многое. Неудивительно поэтому, что в сознании современного человека все конфликты могут однажды слиться в фундаментальное противостояние: общество власть, духовный истэблишмент и духовный контристэблишмент. [114] По убеждению Р.Рейгана, любая демократия является системой ограничения государственной власти, в результате которого политика и правительство играют лишь второстепенную роль по сравнению с подлинными ценностями жизни, которыми выступают семья и вера. [115] Впрочем, тезис о том, что высший долг люди имеют по отношению к своим родственникам, а не общиной или государством, не является исключительно западным. Цели государства хоть и широки, но ограничены. Традиционно ими являются безопасность, счастье и сохранность как общества в целом, так и его отдельных частей, писал П.-А.Гольбах. Следовать этому правилу на практике оказалось непросто. И хотя суверен, по замыслу Ж.-Ж. Руссо, должен был всецело посвятить себя охране человеческой свободы, [116] защите гражданской свободы посвящается сегодня лишь небольшая часть правительственных прерогатив.[117] На практике правительства в гораздо большей степени заботит стабильность и порядок. Еще Ф.Бэкон характеризовал государственную активность как обуздывающую, укрощающую и подчиняющую себе общественную жизнь,[118] однако и сегодня универсальной правительственной мечтой остается упорядочение поведения народа. Недаром излюбленной доктриной государственной власти является доктрина порядка. Политические руководители легко отождествляют порядок со status quo, объявляя подстрекателем всякого, кто осмеливается выступить против. [119] Всякий профессиональный управленческий аппарат стремится к сохранению сложившихся отношений и порядков, а не к их преобразованию.[120] В свое время Ч.Беккариа заметил, что "политические машины" дольше других сохраняют приданное им движение и медленнее остальных перестраивают свой ход.[121] Поэтому любимым занятием государственных бюрократов является обеспечение порядка на территории безотносительно к особенностям человеческой расы.[122] Бюрократы обычно невосприимчивы к тому, что правительственная власть, парализуя гражданскую жизнь, толкает тем самым государство к собственному параличу.[123] Недаром Ф.Ницше, не смущаясь, называл государство "псом лицемерия", а М.Бакунин приписывал государству изначальное убеждение, что человек зол и плох. По мнению Ж.-Ф.Ревеля, все, что есть в человеке неполитического, чиновникам ненавистно.[124] У С.Вейль "от необходимости целовать металлическую холодность государства люди изголодались за противоположным".[125] Преданность порядку, наряду с убеждением в его незыблемости, есть стандарт бюрократического отношения к действительности. [126] Ведь государство, как говорили классики, осознает свои функции как вытекающие из противоположности между правительством и народными массами. [127] И тем не менее, в политическом смысле государство есть лишь временный триумфатор. Как писал К.Маркс, "с того момента, как управление государством и законодательство переходят под контроль буржуазии, бюрократия перестает быть сознательной силой; именно с этого момента гонители буржуазии превращаются в ее покорных слуг. Прежние регламенты и рескрипты, служившие лишь для того, чтобы облегчить чиновникам их деятельность за счет промышленников буржуа, уступают место новым регламентам, облегчающим деятельность промышленников за счет чиновников".[128] Постепенно "центральной государственной власти" становится ясно, что продолжение старых отношений с обществом невозможно, и что правительству надлежит предоставить своим подданным свободу во всем, что не относится к его прямому назначению, что не связано с внешней и внутренней безопасностью. Так что не может быть более священной для правительства обязанности, чем предоставление гражданам свободы в такого рода вопросах и их защита, независимо от соображений утилитаристского характера, ибо эта свобода священна сама по себе, писал Гегель. [129] Естественно, что осуществление данной свободы может иметь место лишь в структурных рамках гражданского общества, представления о котором, однако, весьма различны. Ж.-Ф.Ревель определял гражданское общество состоящим из граждан, которые действуют во всем по собственной инициативе, вне актов государства и вне ответственности перед государственной властью.[130] "Международное общество прав человека" (МОПЧ) гражданским называет общество, в котором его члены имеют не только независимые от правительства организации и прессу, но и сами являются экономически независимыми от государства. Д.Грин называл гражданское общество негосударственным добровольным "царством общей активности", руководимым чувством долга людей по отношению друг к другу и к социальной системе свободы в целом.[131] Это определение близко к пониманию Д.Истоном политического сообщества, как объединенного чувством общности по отношению к известному количеству сходных или идентичных ценностей.[132] Для М.Новака эффект гражданского общества возникает вследствие углубляющейся политической дифференциации мира, в результате которой экономические и морально-культурные системы становятся автономными vis-a-vis государству. [133] |